Светлана Алексиевич - Зачарованные смертью

Что же вы молчите? Примите мой вызов... (Молчим долго вдвоем.)

...Где моя жизнь? Неужели она осталась лишь в моей слабеющей голове? Какой ужас! моя голова - единственный склад моих воспоминаний... Музей! Но я никогда не жил один... Я всю жизнь вместе со всем строил, воевал. Сидел в тюрьме. У меня не было никакой специальности, кроме веры. Моя специальность - верить самому и учить вере других. Мне не хватало времени учиться - три класса приходской школы и партшкола... И я руководил большими заводами... У меня всегда - одна-две рубашки, пара носков, брюки, а остальное - зачем? Я жил от плана к плану, от пятилетки к пятилетке. Вот первый корпус завода возведем... Второй... Первую линию пустим... Вторую... Это десятки лет... Они летели, сгорали... Лето, зима, очень... Как сады цветут... Я это только в старости увидел... Мне кажется, что я больше полувека не уходил со строительной площадки... Помните, у Маяковского: "Мне наплевать на бронзы многопудье. Мне наплевать на мраморную слизь. Сочтемся славою, ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм..."? Это же наша вера, это же наша библия!

У меня остались только эти ценности, ценности пережитого. Их отняли...

Когда-то у меня был сын. Он давно умер, мой сын Октябрь. У нас с ним был любимый фильм "Чапаев". "Эх, Петька, - вздыхал Чапаев, - счастливый ты человек. Вот я скоро умру, а вы с Анкой при коммунизме жить будете. Умирать не надо". Сына нет. Внуки, правнуки... Другие люди... Родные, но незнакомые... Они меня не замечают, как старую вещь, совсем старую, непригодную к употреблению. Мне некуда уйти. Я стар. Мне нечем защититься. Мое время кончилось. Время - судьба, как говорили древние греки...

...Дома из стекла и металла, великолепнее дворцов. Лимонные и апельсиновые сады посреди городов. Стариков почти нет, люди очень поздно стареют, потому что жизнь прекрасна. Все делают машины, люди только ездят и управляют машинами. Нивы густые и изобильные. Цветы как деревья. Все счастливые. Радостные. Ходят в красивых одеждах - мужчины и женщины. Ведут вольную жизнь труда и наслаждения. Неужели это мы? Неужели это наша земля? И все так будут жить?..

Четвертый сон Веры Павловны из "Что делать?" Николая Чернышевского. Учебник революции... Мы наизусть учили в кружках политграмоты. Как стихи. нашей религией было будущее, которое никогда не наступит. Я остался его заложником...

Десятки лет не видел. Не помнил. Как их гонят прикладами, палками. Гонят в холодные эшелоны. Зима. Мороз. Открываю на станции вагон: в углу висит на ремне мужчина. Мать качает на руках маленького. Тот, что побольше, сидит и ест свое дерьмо... Как кашу...

- Закрывай! - кричит командир. - Кулаков на Колыму везут. Место очищают. Они для будущего не годятся. Закрывай!

Будто сон... Будто знакомая станция... Помнил! Помнил, как называется... Забыл...

Под утро стало совсем невмоготу... Эти ужасные боли в суставах... Не мог вспомнить, как все-таки называлась та станция... Это продолжалось бы бесконечно. Как же все-таки на называлась? Я не мог перестать об этом думать. Мне надо было освободиться... Представляю, как это выглядело: дедушка болтается на ремне в одежном шкафу... Это уже обо мне... Нехорошо, что ребенок это видел... Он спас меня... Закричал... Но он это видел... Теперь я приготовлю пачку снотворного, чтобы умереть во сне. Очень похоже на инфаркт. Правда, преследует мысль о грехе самоубийства, но я пусть теперь и сомневающийся, но все-таки атеист. Я мечтал о рае - о небе на земле, забыв, что есть ад. Но если Бог существует, он меня простит. Я был искренен... Я мучился...

Не надо моего имени... Я не могу вынести, что он меня там видел... В шкафу... На ремне... Новый маленький мальчик из моего рода... Из моего семени... Но я хочу умереть... Он меня любит, пока маленький. Когда вырастет, будет ненавидеть. Когда я висел в шкафу, я был страшный, а так буду смешной. Я не хочу болтаться смешным и нелепым в этой жизни. Пусть останется то, что обо мне в энциклопедии написано. Моя душа никому здесь уже не понятна..."

От автора.

Из записки, оставленной перед второй попыткой самоубийства, которая закончилась, как он того хотел, небытием:

"...Я был солдатом, я не раз убивал. Я убивал, как я верил, ради будущего. Никогда не думал, что мне придется защищать прошлое. Я закрываю его своим старым сердцем..."

История с мальчиком, который писал стихи

через сто лет после четвертого сна Веры Павловны

Игорь Поглазов - ученик восьмого класса, 14 лет

Из рассказа мамы Веры Борисовны Поглазовой

"Меня не покидает страх. что я хочу об этом рассказать, буду пытаться передать словами - неназываемое. Слышу слова, выбираю их, а то. что силюсь произнести, - дальше слов, в другом измерении. Нужны какие-то неведомые звуки. Какие? Я их не знаю. Помню: на рынке стояла женщина, не старая, покупала яблоки и рассказывала, как она сына похоронила... Тогда я себе поклялась: "Со мной этого никогда не случится..."

Я расскажу вам о своей первой жизни - о нашей жизни с Игорем. Потому что у меня было их две - с Игорем и после него. В той жизни... С Игорем... Я была счастливая, я была любимая... За неделю до того воскресенья я стояла перед зеркалом, расчесывала волосы. Он подошел ко мне, обнял за плечи: мы стояли вдвоем, смотрели в зеркало и улыбались.

- Игорек, - прижалась я к нему, - какой ты у меня красивый. А красивый ты потому, что я любимая. Когда-нибудь я расскажу тебе о себе, но рассказывать буду так, чтобы ты думал, что все, о чем я говорю, было не со мной, ,а с другой женщиной.

Он еще сильнее обнял меня:

- Мама, ты, как всегда, неподражаема.

Как радостно мы смеялись.

А через неделю моей этой жизни уже не было...

Как током, бьет догадка: когда мы стояли у зеркала, он уже носил в себе эту мысль о смерти! До сих пор беспокойство, внутренний озноб, что можно побежать за ним, остановить...

...Мы с мужем познакомились в десятом классе. Мальчики из соседней школы пришли к нам на танцы. Наш первый вечер я не помню, потому что Валика, так зовут моего мужа, я не видела, а он меня заметил, но не подошел. Он даже моего лица не увидел, только силуэт... И что-то ему подсказало, голос откуда-то: "Это твоя будущая жена". Так он мне потом признавался. Вот это чудо, оно всегда было с нами, оно носило меня по земле. Я была веселая, по-сумасшедшему веселая, неудержимая. Я любила своего мужа, и мне нравилось кокетничать с другими мужчинами, это как игра: ты идешь, а на тебя смотрят, и тебе нравится, что смотрят, и пусть чуть-чуть влюбленно. "И зачем так много мне одной?" - часто напевала я вслед за своей любимой Майей Кристаллинской.

Я мчалась по жизни и не все запомнила, теперь выкапываю из памяти, собираю осколки...

...Игорьку три-четыре года. Я его выкупала, он лег, пижамка на нем:

- Мама, я люблю тебя, как царевну прекрасную.