Мишкет Либерман - Из берлинского гетто в новый мир

С Фрицем у меня сердечная дружба. Он часто навещает меня. Однажды, это было, кажется, в Женский день в 1975 году, он извлек из своего кармана уже пожелтевшую книжечку.

«Тебе это знакомо?»? спросил он, подавая ее мне.

«Конституция СССР»,? прочла я на красной обложке и спросила:? Что мне с ней делать?»

«Ничего. Ты мне подарила ее на прощание, когда от нас уезжала».

Я перевернула обложку и увидела посвящение, написанное моей рукой,? цитату из «Как закалялась сталь» Николая Островского. Это известное место: «Самое дорогое у человека? это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире? борьбе за освобождение человечества».

Цитата хорошая. Но меня злит, что я не написала ничего своего, ничего личного. Я говорю это Фрицу.

«Ну, переверни-ка еще страничку».

«Ага, здесь. „Вы, Фриц, встали на этот путь. Я знаю, что вы пойдете по нему уверенно до конца. М. Л. Владимир, 15. VII. 47“.

Признаюсь, мое сердце билось быстрее, когда я держала эту книжку в моих руках и видела перед собой бывшего своего воспитанника Фрица Ш.

В следующий раз он снова принес русскую книгу. «История дипломатии». С улыбкой он протянул ее мне. Открываю первую страницу и читаю: «В знак признательности за вашу хорошую разъяснительную работу среди военнопленных в качестве руководителя актива лагеря 190/3. 21. III. 47. М. Л.»

«Ах, теперь я знаю, почему ты стал дипломатом. Видишь, я это предвидела».

Вилли Ш. я послала как руководителя актива в лагерь номер один во Владимир. Лучше него никто бы не мог справиться с работой в этом большом лагере. Энергичный, целеустремленный, уверенный в себе, он мог хорошо выступать на больших собраниях. Даже без подготовки. Он был хорошим организатором. Может быть, даже слишком хорошим. Он уж слишком все и всех «организовывал». Но поправлялся, когда я на это указывала. Скрытые нацисты не могли его обмануть. Он давал им отпор как надо. Лейтенант Петров и он хорошо работали в паре. Правда, вначале они упустили из виду вопросы культуры, но зато обогнали все наши лагеря по спорту. У них были команды по футболу, волейболу, легкой атлетике. Они устраивали соревнования. Появились и болельщики. Даже из нашего управления, с предприятий. У меня спорт был немного в загоне. Спортсмены главного лагеря ходили в лагерь номер один.

После моего ухода Петров стал старшим инструктором и переселился в главный лагерь, Вилли Ш. он взял с собой. Оп назначил его там руководителем актива. Через некоторое время во всех лагерях проводились выборы. Выбирался актив вместе с руководителем. Были подготовлены списки кандидатов, образованы избирательные комиссии, устроены избирательные кабинки. Голоса подсчитывали в присутствии наблюдателей. Все как полагается. Это было в 1948 году.

Вилли Ш. получил большинство голосов. «Я очень сомневался в своем успехе,? признался он мне недавно.? Ведь я же был офицером. Но еще больше волновался за меня лейтенант Петров. Он переживал, как за самого себя».

После возвращения из плена Вилли Ш. работал заведующим отделом в министерстве народного образования. Позднее в министерстве культуры.

Гейнца Ш. я оставила у себя в лагере. Сыпняк основательно подорвал его здоровье. Работы руководителя актива в одном из наших лагерей, которая требовала много нервов, он бы не выдержал. С его знаниями, с его спокойствием и уравновешенностью, он стал моим надежным помощником в главном лагере, где обстановка после прибытия суздальцев стала очень сложной. После возвращения на родину он работал в авиации и писал книги.

Несколько лет тому назад на Унтер-ден-Линден меня остановил человек среднего возраста: «Товарищ Либерман! Как хорошо, что я вас снова вижу!»

Это был Иоахим К.? первый руководитель актива в лагере номер один, надежный, верный антифашист. С утра до ночи он был на ногах и рвался на части, чтобы научить пленных уму-разуму. Какое это было вначале трудное дело! Антифашистов называли предателями, лакеями русских. Иоахим К. обладал терпением и спокойствием. Пытался убедить человека, не ругал его. Радовался, когда лагерь принял выпускник антифашистской школы Вилли Ш., а его направили на курсы в антифашистскую школу в Талице. Вскоре после нашей встречи на Унтер-ден-Линден Иоахим К. написал мне письмо: «Время плена со всей его суровостью было для меня хорошей школой». Он стал коммерческим директором одного крупного берлинского предприятия.

Вечера художественной самодеятельности мы проводили в нашем главном лагере часто, но театральных постановок военнопленные еще не видели. И вот премьера. Помывшись и побрившись, они спешили через двор в столовую, чтобы захватить свободные места. Посмотреть пьесу своего автора хотелось всем. Тем более что эту пьесу Эгон М. написал в лагере.

Название я уже не помню. Пьеса была на антифашистскую тему. Содержание можно изложить в нескольких словах: известный ученый подвергается преследованиям некоторых своих коллег, потому что он еврей. На него пишут доносы. В конце концов его выживают из созданной им лаборатории. Другие ученые предпочитают не вмешиваться. Тем самым возлагают на себя часть вины и ответственности. Герой пьесы оказывает своим гонителям сопротивление. Хотя понимает, что оно лишь ускорит его отправку в Освенцим. Но он жил как борющийся гуманист и таковым хочет умереть.

На зрителей пьеса производит сильное впечатление. Кажется, многие испытывают угрызения совести. Может быть, они сознают, что и сами в чем-то виноваты? Позднее они рассказывают мне о своих наблюдениях. «Да, это было так и еще хуже». Все знали о преследованиях евреев, и все молчали. Только маленькая кучка антифашистов помогала преследуемым.

Однажды в воскресенье утром ко мне пришла делегация от еврейской роты. «Госпожа Либерман! Обычно мы каждый вечер молимся богу, тихо, каждый про себя, плачем. Но приближаются наши большие праздники. Праздник Нового года и Йомкиппур. Мы хотели бы помолиться вместе».

«Вам нужно помещение? Берите комнату румынского актива. Там вам никто не помешает».

«Очень хорошо. Но если уж мы грешим в субботу тем, что работаем, не могли бы мы по крайней мере получить освобождение от работы на два праздничных дня?»

«Этого я решить не могу. Думаю, что нет. Но я еще об этом вам скажу».

«Скажите, пожалуйста, но поститься в день Йомкиппура нам можно? Мы просим, чтобы все питание выдали нам вечером».

«Это, бесспорно, можно».

Так я снова должна была решать сложный вопрос. Я склонна была отказать в этой просьбе. В конце концов, у других такое же право. Столько праздников! Чем это кончится, если каждый возьмет выходной в свой праздник? Я пошла к начальнику. Послушаем, что скажет он.