Илья Дубинский - Примаков

Попав в необычную обстановку, столкнувшись с чужой средой, с порядками в сеттльментах – этих злокачественных наростах на огромном теле Китая, автор – военный советник – не без тонкой иронии пишет: «Ведь нигде в мире нет таких удобств: не выходя за городскую черту, можно познакомиться с юрисдикцией всех великих держав, кроме одной – самого Китая, спящего четырехсотмиллионного гиганта».

Рикша – человек-конь. Примаков, помня, для какой цели доктор Сунь пригласил в Китай советников, оценивает эту категорию тружеников по-своему, по-военному. Он отмечает изумительную выносливость рикш, способных бежать несколько километров без отдыха… Из таких скороходов, а их миллионы, можно создать отличную пехоту… И это раздумья солдата. Ведь с нашей точки зрения хорош только мыслящий солдат.

Примаков предвидит, что Китаю суждено пережить процесс, аналогичный тому, что пережила Россия. Миновав эпоху проволочной связи, он прямо шагнет в эпоху радио.

Советник Фэн Юй-сяна интенсивно знакомится с китайским искусством, посещает театры, оперу.

Потрясенный высоким искусством древних архитекторов, художник так излагает свои впечатления:

«Дворец состоит из идущих в гору легких одноэтажных зданий, соединенных ажурными переходами из драгоценного дерева и бронзовыми галереями, издающими низкий серебряный гул, когда идешь через них. С этих башен открывается чудесный вид на озеро и видна та гора в Пекине, где последний император из династии Мин убил своих триста жен и покончил самоубийством, когда в город ворвались маньчжуры…»

Примаков хочет учить китайцев всему новому, но это не так легко. В Баодинфусской школе сильно еще влияние японских и немецких инструкторов, не желавших иметь в Китае сильную армию…

И что ж? Выслушав обстоятельный доклад, подкрепленный доводами младших советников, маршал Фэн одобряет инициативу Примакова, решившего написать специально для китайской армии «Полевой устав», который учитывал бы и современное оружие и современный опыт.

Лучшими в примаковских записках являются строки о народе, который представлялся автору отнюдь не как одноликая масса. Мы осязаем живой Китай: «Тихий крестьянский великой равнины, привыкший к упорному труду и плохому вознаграждению… Приморский Китай, буйный, полупиратский. Создавший мировую торговлю перламутром и жемчугом, первый вкусивший от плодов великих цивилизаций Запада – спирта, миссионерских поучений и матросского сифилиса…

Горный, давший энергичных, несколько суровых и полудиких героев военных легенд…

Китай дальнего запада, полукочевой и совсем дикий…

Китай Маньчжурии, богатой и суровой страны, строящей девятиэтажные пагоды и давшей Пекину династию пышных и жестоких богдыханов…

Китай дальнего юга – родины опиума и зеленого чая, где леса перевиты лианами и остатки древних племен мао и лоло охотятся на больших обезьян…»

Если обратить внимание на одно место записок Примакова, то становятся понятными некоторые сумасбродные претензии нынешних вершителей судеб Китая. Вчитаемся в те строки:

«Генерал Тан обратил наше внимание на огромный плакат… Плакат изображал карту Китая в его прежних границах, а косыми штрихами была отмечена территория провинций и сеттльментов, отнятых у Китая. На поверхности штриховки сделана надпись: „Эти земли уже больше не наши“…Называется эта карта „картой национального позора“. К числу провинций, которые обозначены „отнятыми“, относятся область Владивостока, Монголия, ставшая республикой, дальний Туркестан, Индокитай, острова Гонконг и Тайвань и территории сеттльментов и концессий. Размах несколько широкий…»

Приближался час приема.

Чтобы попасть к начальству, надо было только перейти трамвайную линию, по которой с лихим звоном летели вагоны «А», названные москвичами «Аннушка». Нельзя сказать, что в свое время «отцы города» не пеклись о людях. Еще до революции два трамвайных кольца были к услугам москвичей. Одно, Бульварное, замыкавшее центральную часть города, и Садовое, с трамваем «Б», охватывавшее широкий пояс в одном километре от Бульварного кольца.

Мы пересекли трамвайную линию. По тротуару от Арбатской площади к Кропоткинской шли двое – знаменитый скандальными выступлениями поэт и его подружка. Следом за пестро одетым стихотворцем бодро шагал породистый сенбернар в строгом наморднике. Поздоровались. Поэт остановился. Стал звать к себе в гости на чашку крепкого чая. А Виталий ответил: «Благодарю покорно… Боюсь злых поэтов и талантливых собак…»

И после, когда живописная парочка удалилась, Примаков добавил:

– У одного есть имя, нет мужества. У другого есть мужество, нет имени. У этого есть и то и другое. Только растрачивает он их в кавказских духанчиках…

Переступая порог здания бывшего Александровского юнкерского училища, в котором помещался Наркомат обороны, Примаков сказал:

– Этот домина, построенный царем, напоминает мне тот кирпичный бастион царского самодержавия, в котором меня судили двенадцать лет назад. В Киеве как раз против «Богдана» стоят так называемые «присутственные места». «Почему же их так окрестили?» – думал я часто. И пришел к выводу: потому, что в рабочие часы чиновник неотлучно присутствовал на своем месте… Будем надеяться, что там, в высоком кабинете, нас ждут.

Начальник управления говорил с нами весьма мягко, расположительно. Виталий Маркович, нахмурив лоб, попросил его напомнить наркому, что он дал согласие лишь на короткую поездку в Кабул. Самое большее – на год, полтора. Раз надо, то надо! И тут же, к моему величайшему изумлению, добавил, что после его отъезда из Кабула место военного атташе не будет пустовать…

Ввиду каких-то особо важных обстоятельств Примакову предложили выехать не позже 2 ноября, хотя мои документы еще оформлялись в афганском посольстве. Начальник управления обещал Примакову, что я не задержусь и, возможно, даже нагоню его в Ташкенте.

На улице уже Виталий, как я заметил, более задумчивый, чем прежде, сказал, что моей поездкой я его крепко выручу. Когда придет время покидать Кабул, никто не скажет, что некем его заменить. Он большевик и знает, что такое партийная дисциплина. Мог бы он, правда, постучаться к Серго Орджоникидзе или же к Григорию Ивановичу Петровскому. Но не в его обычаях искать покровителей.

Когда-то пришлось сменить перо на клинок, а теперь он сменит клинок на перо. Хотя здесь, дома, дел невпроворот. И мог бы он, наконец, взяться за настоящую работу. Ведь военное дело стало для него родной стихией. И он помнит сказанные ему накануне отправки в Китай слова. Ведь надо учитывать, кто их сказал. Такие люди рано или поздно выполняют обещанное…