Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.

Я взял другое яйцо, поменьше, и понюхал. Яйцо не пахло сандалом, на что я рассчитывал, напротив, оно пахло потом множества когда-то тискавших его известных рук. Это был запах большой политики…

Начал я нашу беседу с того, что спросил, отчего это в комнате совещаний у Павловского висит портрет Путина. Почему он свою маму не повесил, например? На что Глеб Олегович с присущим ему здоровым цинизмом ответил:

– Что же я свою маму повешу для общего обозрения всех сотрудников?

– А Путина, типа, не жалко – пусть смотрят?..

– Путин – общественная фигура. Вынужден терпеть.

– Кто вынужден терпеть – портрет или вы? Портрет неживой, ему все равно. А вам-то терпеть тем более не приходится, ведь вы – редкий пропу́тинец.

Павловский задумчиво пожевал губами: «Редкий пропутинец?.. Хорошее выражение». Я понял, что старый писака оценил фразу и, возможно, отложил ее себе куда-нибудь на запасную полочку. В добром хозяйстве ничего не пропадает.

А то, что хозяйство доброе, заметно уже на дальних подступах. К Глебу Олеговичу просто так не попасть. На входе в его контору я положил свою сумку на резиновый транспортер, который утащил ее куда-то в рентгеновскую глубь, просветил и вывел подноготную на экран секьюрити. Сам я прошел через рамку металлоискателя, после чего мне была выдана магнитная карточка, которой я проводил по приемной щели возле всех дверей, через которые лежал путь. Все это было похоже на голливудские фильмы о секретных лабораториях Пентагона по производству всякой заразы и секретного оружия. Секретное оружие отечественной политики ждало меня на пятом этаже.

Стеклянный лифт унес меня к небу, и через его прозрачную стену, возносясь до вершин Глеба Павловского, я наблюдал красоту внутреннего дворика грандиозного дома на набережной, расположенного, правда, не на реке Москве, а на обводном канале. Но зато совсем неподалеку от ТОГО Дома на набережной. Вот как поворачивается история… Вот как теперь живут бывшие марксисты, бывшие диссиденты и каторжане. Ну и правильно! Борьба должна вознаграждаться сторицей. Иначе она обессмысливается. Есть много вечных борцов среди интеллигенции, которых не устраивает ни одна власть, просто потому, что она власть. Их позиция неконструктивна, я полагаю.

Но есть граждане конструктивные – они ездят в стеклянных лифтах и руководят фондами. При этом, что похвально, не потеряли скромности, некоторой застенчивости и твердых принципов. Когда, увидев на шее Павловского не то цепочку (что не удивительно для небедного человека), не то кожаную ленточку (что не удивительно для бывшего хиппи), я спросил, что же на ней висит, Глеб Олегович неожиданно засмущался, объяснив, что это дело интимное:

– Может быть, мне еще штаны перед вами снять? Проверять, так проверять.

Я постеснялся положительно ответить на этот вопрос. Теперь жалею…

По молодости Павловский сильно бунтовал против строя, увлекался марксизмом. При этом Маркса он почти не читал, сознательно оставляя его «на тюрьму». Там-де будет много времени, вот и почитаю. Однако, почитав Маркса в тюрьме, Глеб сделался державником и начал из ссылки заваливать компетентные органы предложениями по спасению империи от развала. Империя не прислушалась. И, как выяснилось впоследствии, зря. Где теперь империя? И где Павловский? Кто из них ездит на красивом лифте и источает благополучие всеми фибрами? То-то и оно. А ведь по-хорошему предупреждал…

– Глеб Олегович, как человек, умудренный опытом, какие книжки вы бы посоветовали молодым оставить «на тюрьму»?

Павловский добродушно смеется:

– Надеюсь, им это не потребуется. Хотя… В России всегда надо быть ко всему готовым. Знаете, давным-давно, когда я еще хипповал, носил длинные патлы и много бродил по стране, я беседовал с одним буддистом, который потом умер в тюрьме. Как человек верящий в перерождения, он говорил, что для буддиста один раз очень важно родиться в России. Но это полезно только для буддиста!

– Жалко, что я не буддист. Такой случай выпал – и псу под хвост.

…Как человек, когда-то подпавший под влияние буддизма, Глеб Олегович к жизни и деньгам относится философски:

– Я думаю, общее количество свободы в обществе не меняется. Она просто перераспределяется. Как говорил Остап Бендер, если по стране ходят денежные знаки, значит, должны быть люди, у которых их много. Так и со свободой. Даже в Советском Союзе свобода была. Но для избранных. Кто-то в ней просто купался. А остальные…

Насчет же денег Павловский полагает, что…

– К ним нельзя относиться серьезно. А в особенности их хранить.

– Что же вы с деньгами делаете?

– Теряю, – беспечно ответил Глеб Олегович. Однако теряет он деньги не в магазинах, как я было по наивности предположил. – Лучший способ потерять деньги – завести большую организацию. Каждый день теперь я должен думать, что́ я заплачу людям завтра. Сейчас у меня уже под двести человек работает. И число работников все время растет. Это кошмар! Я очень люблю убивать юридические лица, в жизни их много умертвил, но они потом возрождаются опять! Я не понимаю строителей деловых империй, потому что, мне кажется, это очень скучно – растить империю, которая потом расширяется уже неконтролируемо. Ведь человек может проконтролировать сам только шесть-семь человек. А когда их двести и больше… Ты уже контролируешь только секретарей и референтов.

– В одной из газет был опубликован кадр, где вы дулю Евтушенко показываете. За что?

– Да я пришел на эту вечеринку с дочерью, а Евтушенко пристал ко мне. Начал передо мной своей холеной рукой в золотых перстнях водить и так напыщенно говорить: «Я в сорок первом году еще ребенком, на лесоповале…» Меня это ужасно раздражало. Моя дочь, которая стояла рядом, с большим интересом смотрела на это все, как на театр, а потом спросила: «Дядя, извините, а как вас зовут?». А он отвечает так серьезно: «Я великий русский поэт Евгений Александрович Евтушенко…» Думаю, мы для молодых людей кажемся каким-то парком юрского периода.

…Вместе с четким пониманием своего с Евтушенкой места в сегодняшней России, Глеб Олегович имеет ясные представления и о внутренней сущности других своих современников. Во всяком случае, на вопрос о том, за что его так ненавидит интеллигенция либерал-явлинского толка, политтехнолог ответил четко и быстро:

– Очень просто – за успешную политическую деятельность. Я ставлю задачу и добиваюсь ее осуществления. Собственно, я работаю за политика и вместо политика. Наши политики пока не умеют заниматься политикой.

– Сервис по высшему классу! Клиенту остается только денег заплатить за то, что ему сделали красиво, успешно проведя через выборную компанию.