Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.

Короче, после вручения портрета Алиеву президент поручил своему сыну Эльхаму развлечь гениального художника современности.

– Ну, приехали в хороший ресторан. И я попросил пригласить в ресторан Пьера Ришара. Эльхам позвонил куда-то, и ему сказали, что Ришар сейчас вместе с Михалковым, но, в принципе, его одного могут пригласить. Я говорю: пускай уж и Михалков приезжает. Они приехали. А на вечере стали чествовать меня. Поскольку вечер-то был мне посвящен. Тосты зазвучали один за другим – за гения, нарисовавшего Алиева… И вдруг я вижу, что Михалков начинает меня тайно ненавидеть. У нас до этого были нормальные отношения. А тут он сидит и кипит. Ну, я встал, начал мямлить, что я всего лишь хроник и пишу таких знаменитых людей современности, как Михалков. Смотрю, у Михалкова отлегло, он обмяк, стал танцевать. Но осадок, чувствую, остался. И чтобы исправить положение, я решил режиссера уважить – написать его портрет.

Надо сказать, позировать Никасу не нужно. Он настолько талантлив, что стоит ему раз увидеть человека, и он уже дальше может его портрет написать просто по фотографии! И вот, написав портрет Михалкова, Никас несколько раз договаривался с режиссером, чтобы отдать ему произведение искусства. Михалков несколько раз назначал время встречи, Никас честно приезжал, а Михалкова не оказывалось на месте. И вот однажды на Рождество в гостях у знакомых Сафронов столкнулся с Михалковым. Поскольку мастерская художника находилась рядом, он сходил туда да и принес портрет Михалкова.

Михалков встретил свое появление в виде портрета кисти великого художника недостаточно почтительно, как показалось великому художнику. Нет, режиссер, конечно, формально поблагодарил, даже чуть привстал из-за стола. Но тут же отвернулся к своему застольному собеседнику: «Так о чем бишь мы говорим?..» Показал кто есть кто – кто велик, а кто с портретом набивается.

– Я тут же ушел, – делится переживаниями Сафронов. – А на следующий день знакомые позвонили и сказали, что Михалков свой портрет не забрал. Я приехал, сам его забрал и закрыл эту историю.

Тот портрет Михалкова Никас уничтожать не стал, но в отместку нарисовал новый, на котором Михалков наполовину закаменелый.

– Может быть, со временем он у меня вообще весь каменный станет, – грозит художник.

– Никас! Может, ты слишком строг к Михалкову? Мало ли, забыл человек по пьяни портрет забрать. Потом бы подослал курьера. А ты его лишил сразу всего.

– Это серьезные вещи. Мои работы не забывают. У меня портрет человека такого уровня стоит минимум 50 тысяч долларов.

…Так Михалков влетел на 50 штук грина…

Несмотря на жестокую обиду, Сафронов не унывает:

– Если человек ведет себя недостойно, я могу доказать, что это он живет в мое время, а не я в его время!

Эту каменную фразу Сафронова я в некотором потрясении даже записал себе в блокнотик. Вот что такое битва гигантов!..

– Я не рисую угоднических портретов, – вдруг говорит Сафронов. – Меня в свое время просили нарисовать портрет Брежнева. Я отказывался. Для меня это было неприятно. Я считал, что этот человек недостоин.

А Путин, с точки зрения Сафронова, достоин. И Гитлер. И Сталин. А вот, например, Хакамада – не очень достойна:

– Она мечтает быть президентом. А сама в свое время не пошла со мной и Валей в баню…

– Валей Юмашевым?

– Нет, Валей Гафтом… Вначале Хакамада согласилась. А потом, за час до бани, сказала своей подружке: «Знаешь, я подумала – а вдруг я стану президентом, и это мне потом помешает…»

Как ясно из всего вышесказанного, Никас – человек не бедный. 50 тысяч долларов – еще не самая большая цена за его работу. Бывает и по 100, а то и по 150. Правда, редко это бывает – порой раз в полгода-год, но все равно солидно, согласитесь.

– Иначе бы я не купил замок в Шотландии, дом в Брюсовом переулке. Мне там вид из окна очень понравился. Я сделаю ремонт и один этаж для друзей отведу: вдруг Софи Лорен в гости приедет… А еще я 310 тысяч долларов в «Соцэкономбанке» потерял во время кризиса, – информирует Никас.

Это были «квартирные» деньги: незадолго до кризиса Никас продал свою квартиру на Пушкинской: она вызывала у него неприятные воспоминания. Я его понимаю – там сразу после двухлетнего ремонта прорвало какой-то шланг у джакузи и восемь часов хлестала вода. Куда только не звонили Сафронов и находившаяся в момент аварии в джакузи актриса Васильева! Никто не реагировал!

– Они просто бросали трубку в этих ЖЭКах! Мы позвонили в службу спасения 911. Эти тоже не приехали. Позвонили пожарникам. Пожарники сказали, что раз пожара нет, они не поедут, а вода – это даже хорошо для них… А проститутки на Тверской, задрав головы, смотрели, как откуда-то сверху хлещет вода и валит пар. Ужас…

После продажи злополучной квартиры и потери вырученных за нее денег Никас уехал в Испанию рисовать короля Карлоса и «еще одного чиновника большого». Я напомнил Никасу, что Глазунов тоже писал этого короля – Карлоса.

– Мы все пишем, – мягко улыбнулся Сафронов и объяснил, что у Гейдара Алиева, например, было около 300 портретов, написанных всякой шантрапой. Но только один портрет – кисти Сафронова – Алиев забрал к себе домой. Остальные отдал не то в музей, не то в галерею. Народу, в общем, подарил…

Однако Никас не чужд и экспериментов в искусстве. Однажды ему принесли старинные иконы. На них еще осталась часть рисунка. Иконы эти лежали где-то под мостом, их нашли…

– Мне вдруг пришла в голову мысль: что же мы делаем с нашей культурой! И я стал рисовать прямо по этим иконам элементы обнаженных тел.

О новом почине художника Сафронова прослышали и написали на Западе. Да и отечественные попы возбудились.

– Пришли какие-то от Патриарха и сказали, что анафеме меня предадут. Обещали распять, наслать на меня гневный народ. Типа, кощунство делаю…

– Ну ты их послал подальше, я надеюсь?

– Да, я их практически послал на …

С иконами, кстати, Никасу дело иметь не впервой. Когда-то, в самом начале карьеры, Сафронов зарабатывал на иконах деньги – он их писал, его приятель искусственно старил, а потом концессионеры выгодно впаривали доски.

…Зная подлые запросы читателей, которые всегда больше интересуются, с кем спит художник, а не его духовной жизнью и творческими страданиями, я, без всякого удовольствия потакая этим низменным желаниям, перехожу от искусства к плотскому и вынужденно рассказываю плебсу о личной жизни Сафронова. Тем более, что он из своей жизни никакого такого особенного секрета не делает:

– У меня была первая жена француженка. История с ней такая. Мой друг-югослав передал из Парижа в Москву посылку со своей женой. А жена не знала русского языка и взяла в Москву подругу, знающую русский. Подруга мне понравилась. Я жил тогда в Теплом Стане. Вечером мы гуляли, и за нами увязались какие-то хулиганы. Я велел девчонкам бежать домой, а сам сзади шел. Быстро шел, но не бежал. И когда зашел в квартиру, эти хулиганы стали стучать в дверь. Я взял ножик и хотел выйти на улицу, чтобы порезать их. И подруга эта не пустила меня, схватила меня за ногу. Она видела по моим глазам, что я вне себя. Ведь меня если задеть, то я уже ничего не соображаю…