Василий Шульгин - 1920 год

- Идите прямо... я нагоню вас...

Я нагнал Вовку, который внимательно читал у какого-то тамбурина.

- Вовка, этого не следует делать... Эти объявления наклеены три месяца тому назад... Он вздрогнул и обрадовался.

- Ну, погуляем... Если эти господа следят, то пусть поработают.

И мы гуляли... хорошим шагом... контрреволюционным ... Наконец, мы вышли на длинную улицу, которая была хорошо видна и на которой не было ни одного человека. Тогда я сказал Вовке:

- Теперь мы гарантированы ... начисто ...

Рекомендую вниманию тех, кому приходится скрываться от слежки, что это единственный способ действительно быть уверенным, что за вами не следят. Если на улице есть хоть несколько человек, каковы с виду они бы ни были, у вас нет уверенности. Но если вы выйдете в такое место, где, насколько доступно оку, нет ни единого человеческою существа, ваша игра отыграна...

В этот вечер по совершенно пустынным улицам, среди дождя и темноты, мы все же разыскали Ирину. Она кочевала у какой-то своей подруги и утверждала, что за ней не следили. У нее на этот счет был очень хороший прием, но о нем умалчиваю, может быть, пригодится еще когда-нибудь ...

Мы же с Вовкой вернулись домой.

Мы выскочили на этот раз... Но что же с Ф. М.?!. Если этот человек провокатор то значит Эфема схватили. Откуда они могли знать "Веди" и "Слово", как не из писем, которые были на нем ...

Вера Михайловна вызвала меня на свидание. Она назначила, мне собор. Я пошел туда. За мной на таком расстоянии, чтобы не терять меня из глаз, шел сын - Ляля.

Я чувствовал, что вокруг меня и всех нас шарят ищущие руки чрезвычайки. И потому надо было принимать меры Мы никогда не выходили из дома, не осмотревшись хорошенько, и взяли себе за правило всегда обращать внимание, не следит ли кто-нибудь. Но вдвоем это гораздо легче.

Мне предстояло пройти через большой кусок города. По дороге вышла задержка. Впереди раздались какие-то выстрелы. Люди шарахнулись во все подъезды. Улица опустела.

Я сначала не понял, что это такое, но потом сообразил. Это было в своем роде поучительное зрелище.

Сначала показалась цепь красноармейцев, она захватила улицу поперек и от времени до времени палила в воздух. За этой цепью шла толпа людей с маленькими узелочками, мужчины и женщины. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы понять, что это наш брат, - контрреволюционеры. Их переводили из центральной чрезвычайки куда-то в другое место, должно быть, в тюрьму. Очевидно, это были важные преступники, если судить, с какой помпой их вели. Не только передняя цепь красноармейцев, но и боковые, которые шли по тротуарам, вдоль самых домов, палили в воздух. Для чего это они делали... Чтобы в панике население разбегалось по домам, и было им свободно вести добычу...

Я думал о том, что вот Эфем, может-быть, среди них? Но его не было.

Было еще приключение...

Мы наткнулись на облаву. Облава - это одно из обычных явлений "социалистического рая". Идут люди по улице тихо, мирно, все, как всегда... Но вдруг начинается бегство. Навстречу мчатся люди ...

Это значит, они там, впереди, наткнулись на цепь. Часть этих бегущих успеет проскочить. Остальных поймают. Ибо такие же цепи внезапно вынырнут в противоположном конце улицы и на всех боковых. Эти цепи постепенно сближаются и сгоняют людей в одно место. Тогда начинается процедура пересмотра "улова". Иногда, таким образом, ловят тысячу-две, один раз поймали 8000 человек.. Тут же, на улице, начинается проверка документов, ибо цель этих облав поймать, контрреволюционеров, дезертиров, спекулянтов и всяческих врагов Советской Республики.

Облавы эти колоссально глупы потому, что у настоящих врагов советской власти, активных, документы всегда в блестящем порядке. Длится эта процедура много часов, затем подозрительных ведут в чрезвычайку. Естественно, что подозрительными оказываются, главным образом, те, у кого есть деньги. Деньги остаются в чрезвычайке.

Мы с Лялей удачно юркнули в переулок. Как только мы прошли, он замкнулся цепью. Но мы уже выскочили.

Эти люди имели совершенно особый вид и наводили панику. Рассказывали, что одесская чрезвычайка получила из Москвы 400 абсолютно верных и прекрасно выдрессированных людей. Было ли это так, не знаю, но внешний вид их был, действительно, если не устрашающий, то действующий на воображение. На, головах у них были только что примененные тогда новые головные уборы. Они несколько напоминали шеломы былинных русских витязей, но были сделаны из сукна защитного цвета, на каком-то черкасе. На шлеме была нашита большая красная звезда. Остальная одежда, была обычная - форменная, одинаковая у всех и хорошего качества. Люди имели сытый и довольный вид. Очевидно, этих верных псов чрезвычайки холили и лелеяли... На взгляд все это были русские, - но великороссы, не здешние ...

Белый одесский собор. Народу немного ... Сейчас нет богослужения.

Я сел на скамейке. Вера Михайловна долго не приходила, И приятно мне было, страшно приятно в храме...

Мне припомнилось, как перед эвакуацией Одессы я был в митрополичьих покоях и думал:

"Ну что же ... придут большевики, а это останется ...".

И вот "это" осталось. Стоит этот собор, как и остальные церкви в Одессе, и всем своим существом невидимо, ненащупываемо противится красному миру.

Отчего большевики переменили свою политику в отношении религии, - я не знаю. Я даже не знаю, переменили ли они ее там, в Великоруссии, в Москве... Но здесь, в Одессе, я должен засвидетельствовать, что отправление богослужения, как такового, не преследовалось. Все храмы открыты, кроме домовых церквей. Домовые почему-то закрыты.

Отчего это произошло? Оттого ли, что большевики не посмели тронуть религию вообще, или потому, что пришлось бы тронуть одну религию? Ведь невозможно было бы закрыть церкви, но не закрыть синагог... (евр. комиссары не были верующими и синагоги им были не нужны...ldn-knigi)

Наконец, она пришла... бледная, расстроенная... Это ужасное известие подтверждалось. Нашлись люди, она говорила с ними лично, которые видели, как несчастного Эфема везли. Это были чрезвычайщики. Они держали револьверы у его висков, он был очень бледен и, по-видимому, узнав тех людей, его знакомых, что стояли на тротуаре, отвел глаза...

И вместе с тем она принесла еще другое.

"Котик" опять был. Он очень обижен, что, по-видимому, ему не поверили и прервали с ним сношения; ему совершенно необходимо со мной увидеться еще раз. Он побывал у Варвары Петровны - дамы, у которой жил Эфем. И совершенно убедил ее в том, что он настоящий, а не провокатор. Варвара Петровна в ажиотаже и умоляет с ней повидаться.

Я вышел из собора, но не увидел сына, который должен был меня дожидаться. Зная, что мальчик ни за что не уйдет со своего "поста", я начал сильно беспокоиться. Пример Эфема действовал на меня, и мне мерещилось, что Лялю схватили. Я долго его разыскивал и пережил несколько ужасных часов.