Михаил Веллер - Махно

Торговец вечером закрывает свою лавочку: продевает крюк в шкворень ставня, торчащий в отверстии оконного косяка, вынимает выручку из кассы, задувает керосиновую лампу. Когда он поднимает взгляд – перед ним в темноте блестят лишь зубы, осклабившиеся в жуткой улыбке, и белки глаз.

Бедняга вскрикивает и бросается к двери! И там выход ему загораживает такой же невидимый злодей: оскал и буквально светящиеся глаза!

Бросается в сторону – и третий оскал говорит ему в лицо:

– Ты чего скачешь? Успокойся. Тихо стой, я сказал!

Стальной острый проблеск зеркально играет на уровне живота, и обмерший торговец судорожно втягивает воздух. Быстрые, ловкие, неласковые руки обшаривают его карманы, вынимают портмоне из одного кармана, аккуратный пакетик мелких жеваных купюр из другого, часы – из жилетного. Выдергивают из брюк ремень, сажают послушную жертву на стул:

– Ты шо, штанцы намочил? От робкий какой. Чи жалко так?

– Не жалко! – горячо убеждает торговец.

– От это правильно. Чаго их жалеть, гроши? Завтра тебе новых нанесут, верно?

Связывают ему руки позади спинки стула поплотнее, чтоб не сразу освободился. Рот затыкают носовым платком.

Глаза уже привыкли к темноте, и торговец различает три некрупных силуэта, причем лица такие же темные, как одежда, невидные в темноте, хотя кисти рук слабо белеют.

– Доброго здоровьичка. Тихо сиди! Не то в другий раз спалим!..

И исчезают.

Лунный вечер, и трое моются у колодца.

– А не отмывается тая сажа, – жалуется один голос. – Гришка, сбегай мыло принеси.

Другой брат пересчитывает деньги, сбиваясь и морщась:

– Сто пятьдесят один целковый… – Вертит у носа часы: – Золотые, кажись…

На конспиративной квартире заседает «комитет» – профессиональные подпольщики, социалисты и анархисты: и десятка человек не насчитает кучка за столом.

–. Мы вкладываем эти сто пятьдесят рублей в общую кассу, – Антони кладет деньги на стол, – на том лишь условии, что как только набирается пять тысяч – они идут на доставку оружия и взрывчатки из Румынии.

– Кажется, уже договорились, что первая тысяча идет товарищам в Екатеринослав на издание газеты, – нервно перебивает социал-демократ в клочковатой бородке и треснувшем пенсне.

– Товарищи, товарищи! Ведь решили, что в первую голову материально поддерживаем программу партии социалистов-революционеров – агитация среди крестьянства, партийная литература, средства для товарищей, непосредственно готовящих подъем масс и свержение помещичьего порядка! – эсер лезет в карман, сначала достает наган и стукает его на стол, и только потом выуживает папиросную пачку и закуривает.

Социал-демократ чахоточно перхает и демонстративно разгоняет дым рукой.

Антони кладет поверх денег золотые часы:

– У кого там в Александровске был знакомый владелец часового магазина?..

Братья Махно сидят в зале синематографа и под треск проектора наслаждаются новомодным зрелищем. Тапер бренчит на пианино сбоку экрана на сцене, подсолнечная шелуха фонтанами летит на пол.

На экране злодей, лощеный, как денди, входит в роскошный ювелирный магазин и достает огромный черный револьвер. Встает титр: «Спокойно! Это налет!» Продавцы испуганно и послушно поднимают руки вверх. Владелец магазина сверлит взглядом лицо злодея, но оно от глаз и ниже закрыто шелковым платком. И вдруг завязанный на затылке платок соскальзывает под шею!

Выйдя из кино, Нестор критически осматривает одежду – свою, братьев, и морщится, вздыхая.

– Одеться надо, как людям!

– Да? А деньги – ты дашь?

– Нет. Деньги – ты возьмешь.

Лавка с претензией на шик: антиквариат, золоченые багеты, серебряные портсигары и часы с брелоками.

Пятеро изящно одетых молодых людей входят, и последний переворачивает на дверях табличку так, что теперь сквозь стекло с улицы читается «закрыто». Другой сует в ручку двери ножку стула – теперь действительно закрыто.

– Спокойно! – командует самый небольшой из них – ломким мальчишеским голосом. И быстрым движением поднимает до самых глаз алый шелковый платок. – Это налет!

Револьвер подкрепляет его слова. Продавец, хозяин у кассы и клиент, которому он отсчитывал в этот момент деньги, только тяжело вздыхают: такое время!..

– Получше-ка вещички ховай сюда! – велит рослый брат желтому от волнения приказчику и извлекает из-за пазухи бывалую холщовую торбу. – Ни! Ты те ложки оставь соби. Сережки с камушками вон те, портсигар… медальон вон тий…

Трое подходят к хозяину и клиенту, меньший налетчик берет из рук клиента золотые часы с цепочкой.

– Тю! – рассматривает их. – Где я таки вже бачил? – И опускает себе в карман.

– Закрой рот и открой кассу! – командует другой. – Давай, быстро, ну!

Они исчезают через минуту.

Антони хохочет, разглядывал неразменные часы:

– Ну молодцы! Хохочут и братья.

– Ну что… – говорит Антони. – Вы серьезные товарищи, революционеры – экспроприаторы. А возимся мы с вами по всякой мелочи…

– Какая ж мелочь!.. – Нестор задет.

– Какая? Такая. Ну – четыреста пятьдесят рублей. А риска? А наказание, если поймают?

– Так а вещи еще?

– Эти побрякушки еще продать надо. Нет, ребята, так мы с вами будем на революцию до-олго собирать. Есть план – как сразу и в дамки.

Грунтовая дорога, желтеющая в траве, поднимается на холм. Кустарник с одной стороны, небольшой глиняный карьер – с другой.

– Так! – говорит Антони троим юношам, один из которых – Нестор. – Твои – по сигналу выскакивают из кустов и перекрывают дорогу, хватают коней под уздцы. Твои – из карьера, и сразу к дверцам: трое с револьверами берут на себя охрану, двое хватают мешки с деньгами и сразу отходят. Твои – наверху лежат в траве – резерв: бегут вместе со всеми к карете и если у кого в чем случится заминка – помогают: дать стражнику по башке, ну и сами увидите. Внимание! – бьет в ладоши. – Репетируем! По местам! Я – карета!

Он неторопливо спускается с холма, закуривает и, помахивая тросточкой, поднимается обратно.

Вдали за его спиной вдруг поблескивает осколок солнца в зеркальце. Зайчик пробегает по листве, заставляя сморгнуть глаза меж листвы. «Приготовились, – произносит негромкий голос. – Пошли!»

С воплем выскакивают три группы по пять с трех сторон:

– Стоять!

– Не двигаться!

– Руки вверх!

– Стрелять буду!

Один сует оглоблю поперек пути Антони. Другой делает странные движения ножом, как будто пилит воздух. Третий трясет револьвером.

– Хорошо! Завтра в десять утра – всем на месте, И – повторяю! – членам пятерок между собой не знакомиться! Не знать, не помнить, никаких имен и примет! Поняли?