Джеймс Стюарт - Алчность и слава Уолл-Стрит

Теперь Мурадян мог не пытаться воссоздать документы. Обвинители не просто имели подлинную копию оригинала, гораздо более ценную в качестве улики: содержащиеся в ней цифры подтверждали все, что Мурадян рассказал им по памяти.

За документами Мурадяна вскоре последовало то, что стало очередным прорывом как в деле Милкена, так и в деле Фримена. Вскоре после назначения на должность Бэрд встретился с Картушелло и Макинэни для обсуждения дела Фримена, которое, как дал понять Джулиани, выступило с учетом всей критики в адрес прокуратуры на первый план. Обвинители стояли перед необходимостью доказать правоту своего заявления, что аннулированный обвинительный акт – всего лишь верхушка айсберга. Но где искать дополнительные, подкрепляющие доказательства?

В ходе допросов Сигела Картушелло обратил внимание на разговор, который, как вспомнил Сигел, состоялся у него с Фрименом во время сделки со Storer. Фримен заверил Сигела, что Coniston Partners накапливает акции и «всерьез» готовится к форсированию какой-то крупной сделки. Сигел спросил Фримена, откуда ему это известно. «Я очень хорошо знаю тех, кто покупает акции для Coniston», – ответил Фримен.

Картушелло ухватился за это замечание, которое наводило на мысль, что у Фримена был источник внутренней информации помимо Сигела. Но Сигел не помнил имени этого человека и выразил сомнение в том, что Фримен вообще его называл. Однако в результате ряда оперативно-следственных мероприятий загадка вскоре была разгадана. Coniston накапливала акции Storer через фирму под названием Oakley-Sutton, должностные лица которой оказались теми же людьми, что управляли Princeton-Newport Partners. Брава фирмы Джеймс Миган был товарищем Фримена по комнате, когда тот учился в Дартмуте. Несомненно, это был именно тот человек, о котором Фримен сказал Сигелу. Спустя примерно две недели после ареста Фримена и заявления Сигела о признании вины Миган и Princeton-Newport получили повестки в суд. Как и ожидалось, проверка учетных записей выявила операции с акциями Storer, а записи телефонных разговоров показали, что Риган и Фримен во время сделки часто созванивались.

Бэрд считал, что продолжение расследования в отношении Princeton-Newport может дать положительные результаты. Руководители фирмы, возможно, действовали с Фрименом заодно и могли либо быть сами привлечены к суду, либо рассматриваться в качестве кандидатов на заключение сделки о признании вины с предоставлением иммунитета от уголовного преследования в обмен на улики и показания против Фримена. Как бы то ни было, Бэрду требовалась дополнительная информация, причем он не хотел, чтобы в фирме знали о том, что ею по-прежнему интересуется прокуратура. Поэтому он прибегнул к классическому следственному приему – поиску «обиженного» среди нынешних и особенно среди бывших сотрудников фирмы. Подходящий кандидат вскоре нашелся.

В рамках следствия по делу Фримена Картушелло, помимо всего прочего, собрал отчеты о сделках служащих Princeton-Newport и потратил часы на их тщательное изучение. Утомительная работа принесла свои плоды: в отчетах служащего по имени Уильям Хейл были зафиксированы подозрительные сделки с акциями компании, которой вскоре было сделано предложение о поглощении. Эго была одна из тех компаний, акции которых фигурировали в расследовании. Пытаясь выяснить местонахождение этого человека – еще одного выпускника Дартмута, – сотрудники прокуратуры узнали, что он больше не работает в Princeton-Newport. Его уволили.

Обвинители начали с того, что отправили Хейлу повестку, но эта тактика себя не оправдала. Хейл пригласил адвоката и заявил, что не станет добровольно давать информацию, которая может быть использована против него в суде. Вступив в переговоры с его адвокатом, обвинители намекнули на возможность сделки с подзащитным и выразили готовность к получению «предложения», особенно в том случае, если Хейл способен «сдать» кого-нибудь из Princeton-Newport. В ответ Хейл сообщил, что никаких «предложений» делать не намерен. Обвинители решили использовать едва ли не последний шанс: вызвать Хейла на заседание большого жюри и предоставить ему судебный иммунитет, обязав тем самым давать показания. Это был рискованный шаг. Они понимали, что им, возможно, понадобилось бы привлечь Хейла к суду позднее, но считали, что сложившаяся ситуация не оставляет им другого выхода.

В ноябре 1987 года Хейл явился для дачи показаний. Молодой, высокий и нескладный, он имел резкие черты лица и русые волосы. Он выглядел спокойным. Допрос вел Бэрд. Как он и ожидал, Хейл отвечал уклончиво и неохотно, и пользы от его свидетельства не было, можно сказать, никакой. Тогда Бэрд задал вроде бы безобидный вопрос, поинтересовавшись, почему Хейл ушел из Princeton-Newport. Замешкавшись на какое-то мгновение, Хейл сказал то, что Бэрд знал и без него: «Я не ушел. Меня уволили».

«Почему?» – спросил Бэрд, инстинктивно ухватившись за внезапную откровенность. При всем своем многолетнем стаже он оказался не готов к тому, что услышал в ответ.

«Я не смог смириться со всеми теми преступлениями, которые там совершались», – сказал Хейл.

Бэрд с трудом сдерживал возбуждение, нараставшее по мере того, как Хейл рассказывал о правонарушениях в princeton-Newport. Услышанное превзошло все ожидания обвинителей. Было ясно не только то, что прокуратура сможет теперь возбудить дело против Princeton-Newport и ее руководства: согласно показаниям Хейла, главным соучастником фирмы в преступном сговоре являлся офис Drexel в Беверли-Хиллз. Неприметная компания в Нью-Джерси стала вдруг тем самым недостающим звеном, без которого следователи отдела мошенничеств не могли связать воедино два своих крупнейших дела.

По словам Хейла, в Princeton-Newport установилась практика «парковки» ценных бумаг в Drexel и Merrill Lynch, призванная создавать ложные убытки и обманывать службу внутренних государственных доходов. Сотрудником Drexel, с которым Princeton-Newport обычно поддерживала связь, был Брюс Ньюберг – трейдер, в свое время перекусивший телефонный шнур. Для уклонения от уплаты налогов princeton-Newport продавала» ценные бумаги высокодоходному отделу Drexel с убытком и вскоре «выкупала» их обратно по той же или немногим большей цене. Хейл сказал, что эти операции были чистой фикцией, поскольку Drexel, не владея ценными бумагами, не несла никакого риска. Drexel оказывала Princeton-Newport услугу такого рода, рассчитывая сделать из нее порабощенного клиента, стремящегося приобретать бросовые облигации по первому зову сейлсменов Drexel.

Хейл сообщил, что Пол Беркман, его босс в Princeton-Newport, поручил ему так называемые «налоговые парковки», что беспокоило его из-за очевидных возможных проблем с законом. Беркман, однако, беспокойства Хейла не разделял. На одном из совещаний Беркман в присутствии других служащих Princeton-Newport беззаботно заявил, что у СВОД «нет людских ресурсов, чтобы заниматься контролем за сделками, и нет мозгов», чтобы разгадать их истинную цель. Беркман велел Хейлу «маскировать» махинацию, вновь покупая ценные бумаги по ценам, несколько отличающимся от тех, по которым они были проданы, и дал ему указание регистрировать позиции и их цены в перечне, названном им «группой парковки».