Александр Покрышкин - Небо войны

Заметив, что зенитный огонь утих, наши бомбардировщики делают заход для очередной атаки. Немецкие истребители, видимо следившие за нами, моментально спускаются со своих высотных «площадок» и устремляются к СБ. Рассчитывают на то, что мы их не увидим, но первый же «мессер», выскочивший из-за дымовой завесы, буквально напарывается на пулеметную очередь, выпущенную Дьяченко. Огненная трасса прошивает ему «живот», и он, объятый пламенем, сваливается вниз. Остальные вражеские истребители сразу же уходят в сторону. Мы набираем высоту и берем курс на аэродром, охраняя бомбардировщики.

Я радовался за Дьяченко, сбившего первый «мессершмитт». В те дни такая победа была событием в жизни каждого летчика-истребителя. И дело тут не только в похвале командира и товарищей. Самое главное: у него укреплялась вера в силу нашего оружия, он наглядно убеждался в том, что «мессершмитты» и «юнкерсы» превосходно горят от наших пуль и снарядов.

На аэродроме нас первыми, как всегда, встретили техники и сразу же приступили к осмотру самолетов.

Я ходил следом за Вахненко и тоже приглядывался, нет ли в машине пробоин. Кажется, не было ни одной. Очень хорошо! Я хотел уже уходить, когда услышал голос техника:

– А самолет-то серьезно поврежден, товарищ командир.

– Где? – удивился я.

– Осколок попал в сопло и раскрошил лопатки нагнетателя. Вот он, застрял.

– Шальной, наверно.

– Если шальной, то повезло и вам и самолету. Да, вы слышали о Миронове?

– Нет. А что с ним?

Наклонившись над ящиком с инструментами, техник молчал.

– Ну, чего умолк, говори!

– Скончался в больнице.

– Костя?

– Все из-за тех же ремней, товарищ командир.

– Не может быть!..

– Да вот товарищи только что возвратились с похорон… Рассказывают, что при посадке самолет попал в канаву и скапотировал. А плечевых ремней у Миронова не было, отрезал тогда, в Бельцах… Ну и выбросило его. Переломало позвоночник.

Миронов Костя!.. В полку он был для меня самым близким человеком. Два года совместной службы… Я шел на КП, мысленно прощаясь с другом…

Помню, когда я прибыл в полк и представился, начальник штаба посоветовал мне жить в том же доме, где квартировали два летчика-холостяка. Я разыскал этот «холостяцкий приют». Хозяйка встретила меня любезно, она не возражала принять еще одного жильца. Но, многозначительно кивнув на закрытую дверь, сказала по-украински:

– Поговорите с ними. Как они скажут, так и будет. Я постучал в дверь. Доносившиеся из комнаты голоса смолкли. Постучал еще раз.

– Войдите! – услышал я наконец.

Вхожу и вижу: за столом, в центре комнаты, сидят несколько человек. Двое одеты по-домашнему – без гимнастерок, остальные в форме. И все с настороженностью смотрят на меня. На столе закуска и стаканы.

Я представился и объяснил, кто посоветовал мне зайти сюда.

– Значит, летчик? – спросил плотный, высокий парень, один из тех двоих, что были без гимнастерок, в одних майках, и пристально посмотрел на мои петлицы авиатехника. Тогда я только что переучился с техника на летчика.

– Летчик, – говорю, а сам осматриваю хату. Бросились в глаза две аккуратно прибранные кровати с горками взбитых подушек и фотографии на стенах, обрамленные вышитыми рушниками.

– Неужели летчик? – спрашивает другой «хозяин», щуплый, невысокого роста паренек.

Но тот, старший «хозяин», не дожидаясь моего ответа, выставил на стол припрятанную бутылку.

– Панкратов, – протянул он мне руку. – Раздевайся.

– Костя, – с улыбкой представился другой. – Садись. На улице ночевать не будешь, подушек хватит.

Панкратов налил полный стакан водки и поставил передо мной. Все выжидающе уставились на меня. Хотя раньше я не баловался этим зельем, решил, что отказываться от угощения нельзя. Было ясно: это «экзамен» и его надо выдержать.

– Закуси быстренько, – подставил мне тарелку Костя, поняв, что никакого опыта у меня нет.

После ужина в комнате появилась третья кровать с горкой подушек.

На следующее утро я встал рано и занялся физзарядкой.

– Дисциплинку демонстрируешь, что ли? – пробурчал из-под одеяла Панкратов.

– Просто давняя привычка, – ответил я, одеваясь, чтобы пробежаться по улице.

– А-а, – протянул он, переворачиваясь на другой бок. – Ну, давай, раз привык.

Утро было морозное, бодрящее, под ногами хрустел декабрьский ледок. Сделав круг, я услышал, что за мной кто-то бежит. Оглянулся: Костя! С тех пор худенький, хрупкий Миронов стал ежедневно заниматься вместе со мной физзарядкой, а позже даже записался в секцию гимнастики.

Милый юный Костя! Нет тебя с нами. Осталась свежая могила на молдавской земле да добрая память в сердцах друзей.

В тот же день я вылетел в Григориополь получать самолет. Там встретился со знакомым седым лейтенантом. Он рассказал о своих первых победах, о таране, который совершил Морозов. Я спросил о Карманове.

– Нет его, – ответил он грустным голосом, – нелепо погиб.

– А что с ним случилось?

– Подбили его в бою. Самолет загорелся. Карманов выпрыгнул, а парашют не раскрылся. Тросик перебило осколком.

– Тяжелый случай! Жалко, хороший летчик был.

– Да, был, – тихо отозвался лейтенант. И, помолчав, твердо добавил: – Ничего, мы расплатимся за него. Не на тех напали. Это им не прогулка по Европе.

Простившись с лейтенантом, я улетел на новеньком МИГе домой.

Летим на штурмовку вражеских войск. Немцы переправляются на наш берег, нужно их немедленно уничтожить.

Группу ведет Атрашкевич. Хотя это первый вылет всей эскадрильей, летчики держатся в строю отлично, чувствуется боевой подъем.

Работа предстоит большая. И все для этого есть: полная бомбовая нагрузка, полный комплект боеприпасов на каждом самолете.

Дорога перед переправой запружена вражескими войсками: автомашинами с пехотой, артиллерией, танками. При подходе к заданному району нас встречают мощным огнем зенитчики противника. Небо густо усевают разрывы снарядов.

Но высоту менять некогда. Переводим самолеты в пике и обрушиваем бомбы на немецкую колонну, затем заходим для обстрела врага из пулеметов. Дорога тонет в дыму и огне. За одним из наших самолетов потянулась полоса дыма, появилось пламя. Огненный хвост становится все длиннее. Все! Сейчас взорвется. Кто в кабине пылающей машины? Прекратив обстрел противника, стараемся разглядеть номер самолета. Неужели Атрашкевич? Так и есть. Сбит наш комэск…

Что он будет делать? В его распоряжении считанные секунды. Вся жизнь командира втиснута сейчас в этот мизерный отрезок времени. Может, он выбросится с парашютом? Нет, не успеет. Слишком мала высота. Да и кабина уже охвачена пламенем.

О чем думал Атрашкевич в те зловещие мгновения – об этом никто и никогда не узнает. А может, его убило в момент выхода из атаки! Нет, видимо, он был все-таки жив. Ведь машина вышла из пикирования и несколько секунд летела по прямой. Значит, она управлялась. Скорее всего Аташкевич сознательно направил свой горящий самолет в гущу вражеских автомашин.