Акрам Шарипов - Товарищ комбат

— Представьте себе, что на ваш окоп наваливается вражеский танк. Как вы думаете, выдержат его стены и останется ли место для вас?

Ахметов пожал плечами:

— Вряд ли…

— То-то, — укоризненно произнес Губкин. — Малость поленились довести окоп до полного профиля и тем самым поставили под угрозу себя и своих товарищей. Я не раз спрашивал фронтовиков, что главное для солдата в бою, и все они отвечали: умение выбрать позицию и оборудовать ее. Земля-матушка спасает солдата и от пуль, и от снарядов, и от бомб, и от осколков. В хорошем окопе ему не страшны ни танк, ни осколки вражеских снарядов. Вот и выходит, товарищ Ахметов, что окоп — это тоже оружие солдата, его броня. А вы этого не хотите понять. Здесь, на учениях, еще можно исправить любой промах, а на фронте за него придется расплачиваться кровью.

Смуглое лицо Ахметова покрылось румянцем, он опустил голову и упорно смотрел на свои вымазанные в глине сапоги.

— Все ясно, товарищ лейтенант, — сказал боец негромко. — Через час можете снова проверить мой окоп, все будет по уставу.

— А кем вы работали до армии, товарищ Ахметов? — поинтересовался Губкин. Ему захотелось проверить свое предположение.

— Плановиком, — ответил тот.

— Приблизительно так я и думал, — усмехнулся лейтенант. — Понаблюдав, как вы орудуете лопатой, понял, что вы человек городской, сидели где-нибудь в конторе. И с лопатой поближе познакомились только здесь, в армии. По секрету скажу вам: инструмент этот для солдата так же важен, как и алюминиевая ложка, что торчит у вас за голенищем.

Бойцы, находившиеся поблизости, засмеялись, увидев, как вытянулось лицо Ахметова.

Всю вторую половину мая полк усиленно занимался боевой подготовкой, одна тревога сменяла другую. По тому, как служба тыла начали исподволь готовиться в дорогу, Губкин сделал вывод: вот-вот поступит приказ об отправке на фронт, недаром так придирчиво анализируются итоги учений, вновь и вновь приходится отрабатывать то форсирование водных преград, то бой за высоту, то отражение танковой атаки.

Однажды ночью взводу Губкина была поставлена задача: в полном боевом снаряжении совершить пятнадцатикилометровый марш-бросок, занять круговую оборону на высоте Горбатой с отметкой «80». Третья рота получила приказ штурмом взять эту высоту.

Губкин волновался: впервые он вел взвод ночью по незнакомому маршруту, притом в отрыве от своей роты. Майская ночь была на удивление темной, сначала моросил дождь, потом налетел шквалистый ветер, который в Приморье называют братом тайфунов. Дождь усилился, струи резко били в лицо, слепили глаза. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Как ни напрягал зрение Губкин, за плотной сеткой дождя он не различал ни одного ориентира. Часто приходилось останавливаться и, включив фонарик, сверять азимут. Фигуры бойцов растворились в темноте. Дальше протянутой руки ничего не было видно. Впереди и сзади шли самые крепкие ребята, но время от времени Губкин делал перекличку: боялся, что кто-нибудь отстанет. То один, то другой боец останавливался, судорожно хватая воздух широко открытым ртом.

До высоты оставалось чуть больше двух километров, но люди уже смертельно устали, а предстояло преодолеть самый сложный участок пути. Сильно пересеченная местность окончательно вымотала бойцов. Только Георгий собрался скомандовать: «Привал!», как неожиданно ничком упал красноармеец Глушковский. Он глухо застонал и не сделал попытки подняться. Губкин бросился к нему, перевернул на спину, торопливо расстегнул ворот гимнастерки.

— Что с тобой, Глушковский? — с участием и тревогой спросил командир, освещая фонариком лицо бойца.

— Совсем выдохся, — хрипло отозвался тот. — Так ведь и концы отдать недолго. И кому только нужны эти ночные марши?! — выкрикнул он с нескрываемой злостью.

— Набирайтесь сил, Глушковский, — словно не слыша его сварливого голоса, сказал Губкин, — а о необходимости ночных маршей мы поговорим на досуге. Разговор такой, как я вижу, нужен. Ахметов, возьмите шефство над Глушковский, — распорядился Губкин и скомандовал: — Получасовой привал.

Бойцы сбросили снаряжение и привалились к мокрым стволам деревьев, в темноте светлячками замигали огоньки козьих ножек, кто-то, чертыхаясь, переобувался. И хотя у Георгия подкашивались ноги, он не позволил себе расслабиться, подходил то к одному бойцу, то к другому. Полчаса пролетели как один миг, и снова взвод в пути. Серело небо на востоке, рассвет боролся с темнотой, и она нехотя отступала, цепляясь за низины и кустарники.

Все тревожнее становилось на душе у взводного: по времени они уже должны были подойти к высоте, а она все не показывалась. Губкин отгонял от себя мысль, что заблудился и вышел не туда, куда нужно. Опыт таежного жителя подсказывал ему, что взвод идет правильно. Прошли еще несколько сот метров, и послышался радостный крик сержанта Еремеева:

— Вижу Горбатую!

«Наверное, магеллановские матросы так кричали, увидев землю», — усмехнулся Георгий и невольно прибавил шаг.

После короткого отдыха взвод принялся окапываться. Губкин придирчиво осматривал позиции, шутками подбадривал бойцов. Время от времени он нетерпеливо поглядывал на часы: пора бы «противнику» начать атаку Горбатой, но разведчики, высланные вперед, никаких сигналов не подавали. Губкин поначалу утешал себя мыслью, что противоборствующая рота сильно опоздала, однако время все шло, а «противник» не подавал признаков жизни, и в Губкине с каждой минутой росло чувство досады. Связи с батальоном не было, и взводный попросту не знал, что предпринять в такой ситуации. Он с облегчением вздохнул, когда в полдень на высоту верхом на лошади прискакал ротный и, выслушав доклад Губкина, приказал взводу вернуться в лагерь. Уже на марше ротный объяснил:

— Когда ваш взвод покинул лагерь, а третья рота готовилась выступать, обрушился такой ураган, что командир батальона вынужден был отменить учения. Вот такая получилась неувязка, со стихией не поспоришь…

Возвращались в лагерь с песней. Сержант Еремеев, взводный запевала, сильным баритоном начинал:

Губкин тоже пел и с гордостью думал, что его подчиненные проявили себя достойно, ночной марш-бросок совершен. Бойцы не подкачали, даже Глушковский старался изо всех сил, хотя чувствовалось: устал он больше других; видно, в семье рос маменькиным сынком. Вскоре на привале в этом убедились и его товарищи.

— А мы понапрасну протопали тридцать километров с гаком, — сетовал Глушковский, — все наши труды на высоте пошли кобыле под хвост!..

— Ошибаетесь, товарищ Глушковский, — вмешался в спор командир взвода. — Учение не состоялось, это верно, но польза от марш-броска огромная. Во-первых, мы доказали, что непогода нам нипочем, а во-вторых, ночной марш крепче сплотил нас — вспомните, как выручали ребята друг друга, как помогали вам. И в-третьих, прибавил всем нам выносливости. А качество это одно из основных в характере бойца. Мои слова, кажется, не убедили вас? — напрямик спросил лейтенант, видя скептическую ухмылку на лице бойца.