Миша Лев - Горит свеча в моей памяти

Большим любопытством я, кажется, не отличался, но мне все-таки хотелось узнать об этом человеке, который попросил меня немного подождать. Я спросил:

— Иван Макарович — директор магазина?

— Нет-нет, он — товаровед.

— А чего он от меня хочет?

— Он сам вам скажет, — ответила уборщица и более мягким тоном, почти улыбаясь, добавила: — Вы, может быть, хотите спросить, порядочный ли он человек, так я вам отвечу: по-моему, порядочный, но вы же не доверяете тем, кто работает в государственной торговле.

Разные бывают люди. Вот этот, например, старше меня в два с лишним раза, начальник, хоть честь ему отдавай, одет нарядно, а разговаривает со мной, как со старым знакомым. Хочет знать, чем я занимаюсь. Как у меня со здоровьем? С кем и далеко ли отсюда живу? И главное, не нуждаюсь ли в заработке?

Расспрашивать или не расспрашивать — это его дело. Но у меня было ощущение, что я говорю с близким человеком, с которым, неизвестно почему, давно не виделся. А вообще-то зачем ему понадобилось расспрашивать меня, как будто я его подчиненный?

Кончился наш разговор тем, что Иван Макарович мне предложил прямо с ходу приступать к работе. За ночь станет понятно, справлюсь я или нет. Сначала надо освободить место на складе, потому что с минуты на минуту начнут прибывать с продуктовых баз грузовики и телеги с товаром. По договору товары должны разгружать носильщики базы, но с водителем приезжает агент, требующий, чтобы ему как можно скорей подписали накладные, а больше он ничего знать не хочет.

По довольно большому числу ступенек мы спускаемся на склад. Возле опечатанной двери лежит некто, человек — не человек. Это с ним мне предстоит разгружать товар? Напарник — лучше не придумаешь. Правда, этот «человек — не человек» все-таки, кажется, о чем-то думает. Пытается выпростать руки, даже встать, но, словно закованный в цепи, падает, готовый и дальше, мыча, как скотина, лежать в собственной луже. Мы волоком по лестнице вытаскиваем его на свежий воздух. Наутро, когда туман в его глазах начнет рассеиваться, он, верно, подумает, что его брюки промокли от росы.

Дверь на склад открыта. Товаров, как мне кажется, масса. Иван Макарович подходит к телефону. От ряда заказов он пытается отказаться. Меня «охраняет» Лия Гедальевна. Странная уборщица. Я смотрю на разбухшие мешки, которые мне в одиночку не поднять. Ко мне медленно возвращается разум. Куда я лезу? Один мой компаньон пьян, второй, быть может, трезв, но у него грипп. Какое я имею к ним отношение, почему это должно меня касаться? Я беру свою сетку и говорю Лие Гедальевне:

— Пусть Иван Макарович на меня не рассчитывает. Я еду домой.

Она молниеносно парирует:

— Что значит «домой»? Вы же ему обещали.

— Обещал, что буду один работать за двоих, а быть может, за троих носильщиков?

— Не беспокойтесь. Он этого не допустит. Увидите, подставит свое плечо.

Я подумал о ней как-то нехорошо, ее преданность начальству показалась мне странной. Она это явно почувствовала. Я продолжил:

— Это его дело. Я здесь человек посторонний. На двери, как я заметил, висит табличка: «Посторонним вход воспрещен». А я как раз и есть посторонний.

И ушел бы, если бы Лия Гедальевна вдруг не заговорила со мной на идише, на том языке, на котором мы (хотя и русский был нам не чужд) в основном говорили дома. Но то, что она сказала, удивило меня еще больше. Она упрекнула меня за слова: «Это его дело, я здесь человек посторонний».

— Идиш вы понимаете? Я спрашиваю, потому что Иван Макарович может сейчас подойти. Отвечать, вижу, вы уже научились. Потом не пожалеете? Если хотите, я тоже посторонняя. Формально, по штатному расписанию, я уборщица. Если не разгрузить продукты, завтра в продаже не будет ни мяса, ни колбасы, ни рыбы, ни молока, а главное, хлеба и выпечки. У большинства людей запасов нет. Вы представляете себе положение тех, кто вернется домой из магазина с пустыми руками?

Желания оправдываться не было, отвечать я не осмелился.

— Вы говорите «это его дело». Безусловно, его. Потом, возможно, пожалею, но вам, как вы говорите, «постороннему», скажу. Иван Макарович был руководителем главка. Его сотрудника облыжно обвинили в таких грехах, что стало ясно — не сегодня-завтра арестуют, а пока его следует исключить из партии. Все до единого, включая близких друзей, вместе с которыми тот учился в институте, голосовали «за», и только Иван Макарович воздержался от голосования.

Тогда я подумал, а потом уже узнал наверняка, что этим сотрудником, о котором рассказывала Лия Гедальевна, был ее муж. Ивану Макаровичу повезло, его только сняли с работы и объявили строгий выговор по партийной линии.

Уверять, что только под впечатлением рассказа Лии Гедальевна я начал понимать, что творится в стране и кто во всех несчастьях виноват, было бы неправдой.

Что говорить обо мне, совсем недавно простившемся с детством, когда десятки, если не сотни миллионов человек, как загипнотизированные, верили товарищу Сталину. Наших родителей уверяли, что благодаря трудностям, которые они переносят, у их детей будет счастливая жизнь. Ту же самую сказочку повторяли и нам, второму поколению. Мои дети слушать эти обещания уже не захотели…

Я ненадолго забежал домой, оставил записку, чтобы брат не волновался, и в том же темпе вернулся на работу.

Если бы грузовики с продуктами приезжали друг за другом, я бы не выдержал. Сахар, конечно, сладок, но как горько таскать его на плечах по лестнице вниз! Еще тяжелее соль, мука, крупа и другие продукты, о которых у продавцов один ответ: «Нет в продаже».

Но вскоре я понял, что это «Нет в продаже» — не для всех. Для некоторых еще как «есть» почти все, что душе угодно. Если не будет, представитель пожарной охраны может заявить, что соленые огурцы пожароопасны, так как они лежат недалеко от спичек. Предлог всегда найдется.

Начальство может завтра обвинить вас в сокрытии от населения дефицитных продуктов. Поэтому их человек стоит в отдельной очереди, и ему уже приготовлено все, что было заказано по телефону. Кстати — и это я уже могу засвидетельствовать, — еще до прибытия товаров в магазин немало мошенников и опытных воров уже приложили к товарам руку.

Еще до наступления рассвета мы, Иван Макарович и я, разгрузили грузовик с прицепом. Лия Гедальевна все это записывала в специальные накладные. Она то и дело макала перо в чернильницу, записывала четкими буквами и записанное повторяла вслух. Вскоре должны были прийти продавцы, чтобы разложить товар по отделам. Но до того пришел заместитель директора Игорь Владимирович — разодетый в пух и прах человечек небольшого роста. Он говорит о погоде, закуривает дорогую папиросу «Казбек» и умиротворенно выпускает клуб дыма.