Альфред Нокс - Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917

Я позвонил послу, который попросил меня остаться на ночь в посольстве. Поужинав дома, я отправился туда. Брюс тоже ночевал в посольстве. Ночь прошла спокойно.

Сегодня Багратиони рассказал мне, что Керенский решил арестовать Троцкого и членов Военно-революционного комитета. Среди прочего, этот комитет в последние несколько дней не допустил отправки из арсенала в Новочеркасск 10 тыс. винтовок. Я спросил, достаточно ли мы сильны для того, чтобы выполнить этот приказ, и Багратиони ответил «да». Подрелов добавил: «Мы можем рискнуть».

Сегодня утром мимо посольства прошли около тысячи женщин, за которыми с Дворцовой площади наблюдал Керенский. Они дали самый лучший спектакль с участием солдат из тех, что мне довелось видеть после революции. Но у меня стоял ком в горле, когда я смотрел на них и этих свиней, так называемых солдат-«мужчин», которые глумились над ними.

Все автомобили останавливали прямо на улицах и забирали на Дворцовую площадь. Около шести часов вечера 6-го числа штаб округа развел мосты и установил рядом с ними посты из самокатчиков и солдат добровольческих батальонов. Позже вечером состоялось собрание расквартированных в Петрограде 1, 4 и 14-го донских казачьих полков, на котором решали, что делать дальше. Солдаты выражали нежелание сражаться за Керенского, который называл их «контрреволюционерами», а их любимого командира Корнилова «предателем». Кроме того, они заявляли, что попытка подавить восстание большевиков без поддержки пехоты приведет к большим потерям и, скорее всего, провалится. Затем к Керенскому отправили делегацию, и отказ последнего объявить организацию большевиков вне закона укрепил решимость казаков сохранить нейтралитет.

Утром 7 ноября к Савинкову приходили два офицера. Один из них в звании полковника сказал ему, что ни один из офицеров и пальцем не пошевелит ради Керенского. Другой, поручик из штаба округа, добавил, что группа офицеров уже приняла решение арестовать его.

Утро четверга 8 ноября 1917 г.

Мы явно снова во что-то попали!

Во вчерашних газетах ясно было написано, что во всем будут следовать своим собственным курсом. Мой утренний путь в посольство продемонстрировал это еще более наглядно. Правительственные войска, которые были развернуты в городе прошлым вечером, куда-то исчезли. Всюду улицы патрулировали солдаты местного гарнизона. Трамваи в городе ходили, везде был четкий порядок. Ивану удалось купить для меня газеты, но большую часть «газетного рынка» подмяли под себя большевики.

Я позавтракал в посольстве сэндвичами и направился пешком на Миллионную, к Багратиони. На мосту перед Зимним дворцом с одной стороны стояла толпа солдат Преображенского полка, готовая в один момент смести нескольких бедняг-юнкеров, которые несли охрану перед зданием Эрмитажа.

Командующий округом Полковников делал вид, что еще есть надежда. Он заявил, что еще способен развернуть ситуацию вспять в пользу Временного правительства. Я спросил, что он собирается предпринять, и получил ответ, что «уже сейчас есть некоторые признаки противодействия случившемуся». Он был очень храбрым человеком, но слишком уж явным оптимистом!

Бедняга Багратиони был менее склонен делать тайну из того, что происходит. Он не спал и не брился трое суток, а когда армянин не бреется, это очень заметно. Он признался, что никогда прежде не бывал в таком положении, так как никогда не зависел от выполнения одного-единственного приказа. Войска, вызванные с фронта, ночью перешли на сторону мятежников. Весь город, за исключением Дворцовой площади, находился в руках Советов. Некоторые офицеры ушли в Зимний дворец, чтобы предложить свои услуги Временному правительству. Последнее все еще заседало и решило держаться до конца. С фронта шли еще войска, но они задерживались. Он растроганно поблагодарил меня за то, что я зашел к нему [84] Генерал Багратиони всего через несколько часов был арестован и надолго заключен в Петропавловскую крепость. Он жив, и автор последний раз слышал о нем в Париже. .

От визита в Генеральный штаб у меня сложилось такое же впечатление, как и в городской управе в первый день Великой революции – ни на чем не основанный натянутый оптимизм.

Я встретил Рогозина, который только что вернулся со съезда казачества во Владикавказе. Он пребывал в приподнятом настроении и рассказал мне, пока мы вместе шли через Дворцовую площадь, что казаки и кавказские горцы пришли к единодушному соглашению в вопросе о создании федеративного государства.

Они будут жить за счет зерна и угля, а также нефти из северных районов. Я спросил у него: «А как же насчет войны?» Рогозин ответил: «Пока они ничего не решили по поводу войны, но им придется ее продолжать». Все забыли о войне!

Юнкерский гарнизон Зимнего дворца вяло занимался сооружением баррикады из дров в нескольких ярдах перед главным входом в Зимний дворец.

Я попрощался с Рогозиным и вошел в здание через калитку садовника, поднялся по лестнице и стал искать начальника Военного кабинета Керенского Левицкого. Он куда-то ушел. На лестницах многочисленные рабочие срезали и снимали ковровые дорожки.

Когда я пошел через площадь обратно к зданию Генерального штаба, началась перестрелка и толпа стала разбегаться. В мою сторону не пролетело ни одной пули.

Почти все офицеры покинули здание штаба; как объявили в Павловском полку, его солдаты собирались занять его.

Я видел генерал-квартирмейстера Голевского и Дурново, приехавшего в Петроград на разведку. Оба сохраняли невозмутимое спокойствие. Голевский пояснил, что трения между Советом и Временным правительством никак не касаются Генерального штаба и еще меньше – зарубежных представителей! Мои офицеры опечатали дверь в наш кабинет и вывезли шифры в посольство.

В посольстве я узнал, что примерно в пять утра Керенский позаимствовал автомобиль в американском посольстве и бежал в Псков. Ему пришлось просить автомобиль там, потому что из всех тех, что находились на Дворцовой площади, большевики ночью вытащили магнето. Он направил в американское посольство послание, в котором просил не признавать новое правительство в течение пяти дней; за это время он намеревался вернуться и восстановить порядок. Лично я считаю, что он уже не вернется.

Я отправился на ужин, взяв с собой Уордропа, который прибыл на пост генерального консула в Москве из Бергена.

В 8.30 приходил К. Он отправлялся в Москву и горько жаловался на штаб округа, который, как он утверждал, не дал ему возможности сражаться против восстания под красным знаменем. Теперь он замыслил организовать сопротивление в Москве и присоединиться к войскам, которые должны будут пойти на освобождение столицы.