Василий Шатилов - В боях рожденное Знамя

В Оржицах, когда наше соединение оказалось в окружении, нас собрал Федор Яковлевич Костенко, командующий 26-й армией, изложил план прорыва, боевой порядок частей, ближайшую и последующую задачи.

Во второй половине дня мост через реку Оржица атаковала конница. Атака была так яростна и стремительна, что немцы растерялись. А опомнились они, лишь когда и след советских кавалеристов простыл, а заодно и штаба 26-й армии, который следовал вместе с конницей. Немцы подогнали к мосту танки, артиллерийские и минометные батареи и закрыли образовавшуюся брешь, и я с бойцами, прикрывавшими прорыв, остался на берегу.

Вскоре мы отыскали брод. Над темной гладью реки курился холодный туман. В студеную воду, как всегда, первыми вошли разведчики.

Моросил мелкий осенний дождь, он не переставал всю ночь, все промокли до ниточки. Было зябко, неприветливо и хотелось, чтобы скорее кончилась длинная сентябрьская ночь и этот нудный дождь. На востоке полыхало зарево пожара — там горели русские села. Полковник Самсоненко, командующий артиллерией дивизии, посмотрел на меня и глухо произнес:

— Придет время, отомстим врагу за все…

Привалы были короткими. А что поделаешь? Пока немцы потеряли нас из виду, следовало спешить к линии фронта.

Временами резко налетал ветер. Идти было тяжело, хлюпала вода в сапогах, усталость валила с ног. Объявил привал на скошенном поле. Бойцы расположились под копнами, скрыто курили в рукав. Скоротечен привал. Подъем — и марш продолжается.

…В лесу северо-восточнее деревни Большое Селецкое стали на дневку, выслав дозоры. Кругом тишина, а тишина — тревожный признак на войне. Усталость и бессонные ночи сморили. Заснул и я ненадолго, разбудил меня полковник Самсоненко. Он полушепотом произнес:

— Немцы за дорогой и у нас в тылу. Автоматчики и танки.

Над нашим расположением пролетел самолет противника, сбросил листовки. На сердце у меня стало тревожно: так все шло гладко, и вот тебе на…

— Что делать? — спросил полковник.

— Иосиф Иосифович, организуй ударную группу, человек шестьдесят. Собери для них гранаты. Попробуем пробиться, пока немцы не навалились.

— Ясно.

Противник уже начал простреливать из пулеметов нашу рощу. Мы вместе с Самсоненко спустились в заросший кустарником овражек, где ожидала боевая группа, вооруженная гранатами. Добровольцы, самые обстрелянные и отчаянные солдаты, замерли в строю. Ставлю задачу:

— У нас нет другого выхода, как атаковать немцев и пробиться коротким рывком. Вы должны ошеломить врага, не дать опомниться. Остальные пойдут за вами. Все!

— За мной, — скомандовал командир группы лейтенант Иван Иванов.

Вскоре крики «ура» слились с разрывами гранат…

Группа Иванова прошла сквозь боевые порядки противника. Пробила небольшой коридор для остальных. Фашисты пытались обойти группу с правого фланга, но их встретили шквальным огнем, и они были вынуждены залечь в кустах. Слева заходить, очевидно, побоялись: вдоль дороги тянулся густой лес с низким кустарником, и они решили, что там могла быть засада.

Перестрелка разгоралась, но передовая группа, не давая немцам подняться с земли, обеспечивала выход остальных из рощи. Мне со штабными командирами и большей частью бойцов удалось оторваться от противника и отойти к деревне Малое Селецкое. Однако несколько подразделений, прижатых огнем, немцам удалось отрезать, закрыв коридор. Идти навстречу было в данной обстановке бессмысленно, и я послал связного с приказом — пробираться через лес. Противник между тем сжимал фланги, и мы, прорываясь с боем, оказались на небольшом, окруженном болотистой поймой острове, южнее деревни, дальше снова поблескивала речная гладь, и мы рассчитывали отыскать брод.

На войне, как я понял по собственному опыту, есть все же элемент удачи. Гитлеровцы были намного сильнее нас, вооружены до зубов, к тому же у них имелось несколько танков, и все же мы прорвались. Сыграли роль смелость, дерзость наших бойцов: такой стремительности, напора фашисты не ожидали. А неожиданность в бою — спутница успеха.

Однако было не до размышлений. Река оказалась глубокой, подручных средств для переправы у нас не было. Минула ночь, я не смыкал глаз, и спать не хотелось — нервы натянуты до предела. Ясности по-прежнему не было. Берега, которые мы обследовали, оказались топкими, проходов мы не знали, назад не повернешь, там, на суше, нас плотно обложили танки и автоматчики. Патронов оставалось немного. А сколько еще идти, где линия фронта — неизвестно. И до утра ждать нельзя, утром немцы нас тут накроют из танков и минометов.

Небо слегка заволокло, меркли звезды, и темно блестела казавшаяся неподвижной река. Я все еще не мог решиться на переправу вплавь — пришлось бы оставить пулеметы, то есть свести на нет свою боевую мощь.

Разведчики, подобранные из бойцов, умевших хорошо плавать, еще с вечера были посланы в деревню за проводником, хорошо знавшим берега. Удалось ли им добраться? А ведь еще надо было вернуться назад.

Лег на землю предрассветный туман. В нескольких шагах не разглядишь человека. Самолеты противника, кружившиеся с вечера, пока не появлялись. Но вот туман стал рассеиваться, прояснился лес, стога на заливном лугу. Самсоненко сидел рядом, прислонясь к мокрому от росы кустарнику, о чем-то думал, нахмурясь.

— Вспоминаешь семью? — спросил я его.

Он неопределенно кивнул.

— Как там жена с двумя сыновьями? Хорошо, успел посадить их в последний эшелон.

Я представил его жену Валю, с виду еще совсем девчонку. На фронте мысли о близких всегда как бы оттесняют тревогу, придают бодрость. Но сейчас от воспоминаний стало совсем тошно.

Иосиф Иосифович приподнялся:

— Вон разведчики возвращаются.

Подошли бойцы — грязные, перепачканные землей и тиной. Старший, сержант Воробьев, стал докладывать. Оказывается, в селе никого, все попрятались в лесу. Только на окраине дороги дымится немецкая кухня. Наткнулись на двух автоматчиков, уничтожили, но при этом сержанта ранило в руку. Только сейчас разглядел повязку, черную от болотного ила.

Стало совсем светло, оставаться на острове было нельзя. Еще немного, и немцы начнут выкуривать. Но повезло нам и на этот раз. Первым старика увидел сержант. Это был житель села, причаливший в лодке к острову, он искал пасущуюся где-то в кустарнике козу. Должно быть, прятал ее от немцев. Теперь он стоял перед нами — худой, обросший, с остатками испуга в глазах под нависшими бровями. Я объяснил ему нашу нужду.

— На тебя, отец, вся надежда, посоветуй, как быть.

Дед взглянул на меня исподлобья, пожевал губами.

— Что тут думать? Отседова один путь — на лодках. А как дальше идти — покажем.

— Где же взять столько лодок?