Денис Ахапкин - Иосиф Бродский и Анна Ахматова. В глухонемой вселенной

Иосиф,

свечи из Сиракуз. Посылаю Вам древнейшее пламя, в свою очередь, почти украденное у Прометея.

Я в Комарово, в Доме творчества. В будке [455] Так Ахматова называла свой литфондовский домик в Комарово. Аня [456] Анна Каминская, внучка последнего мужа Ахматовой Н. Н. Пунина. и сопровождающие ее лица. Сегодня ездила туда, вспоминала нашу последнюю осень с музыкой, колодцем и Вашим циклом стихов.

И снова всплыли спасительные слова: «Главное — это величие замысла».

Небо уже розовеет по вечерам, хотя впереди еще главный кусок зимы.

Хочу поделиться с Вами моей новой бедой. Я умираю от черной зависти. Прочтите

Письмо Ахматовой Бродскому.

20 октября 1964

«Ин. лит.» № 12 — «Дознание» Леона Фелипе… Там я завидую каждому слову, каждой интонации. Каков старик! и каков переводчик! [457] Анатолий Гелескул. Я еще таких не видывала. Посочувствуйте мне.

Стихи на смерть Элиота [458] Стихи И. Бродского (см.: День поэзии-1967. Л., 1967. C. 134–135 ; Бродский И. Остановка в пустыне. Нью-Йорк, 1970. C. 139–141). м. б. Не хуже, но я почему-то не завидую. Наоборот — мне даже светло от мысли, что они существуют.

Сейчас получила Вашу телеграмму. Благодарю Вас. Мне кажется, что я пишу это письмо очень давно.

Иосиф, милый!

Так как число неотправленных Вам моих писем незаметно стало трехзначным, я решила написать Вам настоящее, т. е. реально существующее письмо (в конверте, с маркой, с адресом), и сама немного смутилась.

Сегодня Петров День — самое сердце лета [459] По содержанию письмо датируется 10 июля 1965 г. . Все сияет и светится изнутри. Вспоминаю столько разных петровых дней.

Я — в Будке. Скрипит колодезь, кричат вороны. Слушаю привезенного по Вашему совету Пёрселла («Дидона и Эней»). Это нечто столь могущественное, что говорить о нем нельзя.

Оказывается, мы выехали из Англии на другой день после ставшей настоящим бедствием бури, о которой писали в газетах. Узнав об этом, я поняла, почему я увидела такой страшной северную Францию из окон вагона. И я подумала: «Такое небо должно быть над генеральным сражением» (день, конечно, оказался годовщиной Ватерлоо, о чем мне сказали в Париже). Черные дикие тучи кидались друг на друга, вся земля была залита бурой мутной водой: речки, ручьи, озера вышли из берегов. Из воды торчали каменные кресты — там множество кладбищ и могил от последней войны. Потом был Париж, раскаленный и неузнаваемый. Потом обратный путь, когда хотелось только одного — скорей в Комарово; потом — Москва и на платформе всё с цветами, все как в самом лучшем сне.

Унялись ли у Вас комары? У нас их уже нет. Мы с Толей [460] Анатолий Найман. заканчиваем перевод Леопарди, а в это время стихи бродят где-то далеко, перекликаясь между собою, и никто не едет со мной туда, где сияет растреллиевское чудо — Смольный Собор.

И в силе остаются Ваши прошлогодние слова: «Главное — это величие замысла».

Благодарю за телеграмму — античный стиль Вам очень удается, как в эпистолярном жанре, так и в рисунках; когда я их вижу, всегда вспоминаю иллюстрации Пикассо к «Метаморфозам».

Читаю дневники Кафки.

Напишите мне.

P. S. Я думаю, что Вам бы понравилась моя встреча с Гарри [461] Друг И. Бродского Г. Гинзбург-Восков. Впервые опубл. в записках А. Наймана («Новый мир». № 2. 1989. C. 131). . Жена его — прелесть. А вот совершенно забытое и потерянное мною четверостишие, которое вынырнуло в моих бумагах:

Может быть, это из «Пролога»? [463] Там же.