Дмитрий Олейников - Авраам Линкольн

Пришлось Аврааму определять свою религиозную позицию. Он написал нечто вроде листовки, отправил её друзьям и распространил в тех графствах, где слова Картрайта могли оказать определённое влияние:

«Сограждане! В некоторых частях нашего избирательного округа стали распространяться слухи о том, что я открыто надсмехаюсь над христианской верой. Вот почему я решил внять совету друзей и разъяснить свою позицию в этом вопросе. Я не являюсь прихожанином какой-то определённой церкви, это правда. Но правда и то, что я никогда не отрицал истину Священного Писания и никогда не высказывался неуважительно ни вообще о религии, ни о какой-либо отдельной ветви христианства…

Меня и самого не убедишь поддержать при выдвижении на государственную должность человека, который является открытым, глумящимся врагом религии. Оставляя вершить высшую справедливость в отношении такого человека Творцу, я всё-таки не думаю, что кто-либо имеет право оскорблять чувства и подрывать мораль общества, в котором он живёт… Я публично осуждаю того (кто бы это ни был), кто распускает подобные фальшивые слухи обо мне» {150} 150 The Collected Works of Abraham Lincoln. Vol. 1. P. 382. .

Листовка сыграла свою роль, и отчаянная попытка религиозной дискредитации Линкольна если и удалась, то лишь отчасти. Выборы 3 августа 1846 года закончились уверенной победой кандидата вигов: 6340 голосов и девять графств за Линкольна против 4829 голосов и двух традиционно продемократских графств за Картрайта. Даже 14 лет спустя Авраам точно помнил, что его перевес был в 1511 голосов и что эта цифра в два раза превысила традиционное большинство, обеспечивавшее победы его предшественникам. Картрайт был настолько расстроен, что даже не упомянул о неудаче в «Автобиографии», опубликованной в 1857 году {151} 151 См.: http://www.cblibrary.org/biography/cartwright.htm . . Линкольн «отплатил» политическому сопернику по-своему: в 1859 году в трудном судебном процессе по обвинению внука Картрайта в убийстве добился его полного оправдания {152} 152 См.: Burlingame M. Op. cit. Vol. 1. P. 560. .

А в августе 1846-го Линкольн вернул своим сторонникам почти все деньги, собранные ими на ведение избирательной кампании. Из 200 долларов он возвратил 199 долларов 25 центов со следующим примечанием: «Я совершал поездки на собственной лошади, у меня не было дорожных расходов, поскольку проживание в домах друзей ничего мне не стоило; моей единственной тратой стали 75 центов за бочонок сидра, который от меня потребовали выставить какие-то наёмные рабочие» {153} 153 Цит. по: Pratt H. E . Op. cit. P. 24. .

Новоизбранный конгрессмен счёл возможным оставить для истории своё первое фотографическое изображение, точнее говоря, дагеротип. Он и Мэри отправились в студию на главной площади Спрингфилда (северо-восточный угол, над аптекой) и выдержали непростую церемонию, включающую фиксацию головы модели и четверть часа неподвижного позирования перед камерой. Можно представить, как долго фотограф или его ассистент укрощали и приглаживали обычно торчащие, непослушные волосы Авраама… Улыбка, любые проявления эмоций не разрешались — изображение выходило смазанным. Оттого так серьёзен 37-летний Авраам Линкольн на своём первом портрете. И на всех остальных тоже.

Дагеротипы заняли почётное место на стене гостиной спрингфилдского дома Линкольнов. Много позже Мэри вспоминала: «Они мне очень дороги, поскольку сделаны в то время, когда мы были так молоды и так безоглядно влюблены» {154} 154 Цит. по: Kunhardt Ph. jr., Kunhard Ph. III, Kunhardt P . Lincoln: An Illustrated Biography. New York, 1999. P. 66. .

Они собрали всю мебель в угловую комнату и сдали дом постояльцам — на год, за 90 долларов. В Вашингтон было решено отправиться заранее, кружным путём, чтобы навестить семью Мэри в Лексингтоне. Это был чуть ли не последний год, когда казна возмещала конгрессменам расходы на оплату проезда в столицу не по кратчайшему маршруту, а по любому. Паровоз дотащил Линкольнов до Миссисипи, пароход — до ещё одного парохода, идущего вверх по реке Теннесси, потом они опять пересели на поезд с пыхтящим паровозом, и вот — Лексингтон, штат Кентукки.

Эмили, единокровная сестра Мэри, вспоминала о приезде родственников из Иллинойса (в то время ей было 11 лет):

«Вся семья радушно встречала гостей у парадного входа. По традиции вся цветная прислуга собралась в холле, чтобы приветствовать давно не бывавшую дома Мэри и восхититься двумя её „бэби“. Первой в дом вошла Мэри с маленьким Эдди на руках. Я помню её милой, свежей, с сияющими голубыми глазами, нежной белой кожей и румянцем цвета шиповника; её блестящие светло-коричневые волосы закрывали уши мягкими мелкими завитками. Тогда ей было лет 29.

За Мэри следовал мистер Линкольн. Он внёс на руках Роберта Тодда, наклонился и поставил его на пол. Когда же выпрямился, то показался мне похожим на великана из сказки о Джеке и гигантском бобовом стебле: настолько он был высок, к тому же казался очень крупным в большом чёрном плаще. На нём была меховая шапка с опущенными ушами, она закрывала большую часть лица, и мне показалось, он вот-вот заговорит, как великан: „Фи-фай-фо-фут, дух ребёнка чую тут!“ Я прижалась к матушке и зарылась в складках её юбки. Но после приветствий Линкольн подхватил меня на руки и воскликнул: „Так вот она какая, наша младшая сестрёнка!“ От его голоса, от его улыбки все мои страхи испарились» {155} 155 Цит. по: Townsend W. H . Lincoln and the Bluegrass. Lexington, 1955. P. 125. .

Они потом станут большими друзьями — большой Авраам и «маленькая сестрёнка» Эмили.

А пока Линкольн практически впервые получил настоящий полноценный отпуск. Три ноябрьские недели 1847 года он мог использовать по своему усмотрению (если не считать непременных визитов к многочисленным родственникам Мэри). К его услугам была замечательная библиотека Тоддов, и он предавался запойному чтению.

В череде визитов Аврааму доводилось посещать хлопкопрядильные предприятия Тодда-старшего. Это был пример «гуманного» рабовладения, при котором хозяева искренне заботились о своей «человеческой скотинке». Такое Авраам уже видел у своего друга Спида, когда гостил у него летом 1841 года. Но одновременно из усадьбы «бабушки Паркер», матери мачехи Мэри, Линкольн мог видеть тюрьму для провинившихся рабов и место для их публичных телесных наказаний. В местных газетах он регулярно натыкался не только на объявления о продаже «человеческого материала», но и о его «утилизации»: «Всем плантаторам и рабовладельцам. Желающие избавиться от рабов, негодных к работе по причине золотухи, хронической диареи, чахотки, ревматизма и пр., и пристроить их на выгодных условиях могут обращаться к Дж. Кингу, Кэмпст-стрит, 29, Новый Орлеан» {156} 156 Цит по: ibid. P. 129. . Это объявление означало, что практически негодных к труду невольников скупят по дешёвке и отправят умирать под кнутами надсмотрщиков в мутных траншеях рисовых полей дальнего Юга.