Дмитрий Олейников - Авраам Линкольн

Мэри отвечала, едва уложив детей спать: «Как бы я хотела этим вечером не писать письмо, а быть рядом. Вдали от тебя мне очень грустно». Переписка полна бытовых мелочей, просьб о покупках, частных известий о родственниках и знакомых; её пронизывает неподдельный интерес друг к другу и детям: «До тех пор, пока я не получил твоё письмо, меня мучил этот дурацкий сон про нашего Бобби»; «Не позволяй мальчикам забывать отца»; «Вчера я отправился на охоту за вязаными чулками, о которых ты просила». — «Наш Эдди совершенно оправился от болезни»; «Не бойся, дети тебя не забывают: глаза маленького Эдди загораются при упоминании твоего имени» {164} 164 The Lincoln Reader / Ed. by P. M. Angle. Westport, 1947. P. 146–151. …

Конгрессмен Линкольн вставал в восемь утра, завтракал в общей столовой, отвечал на письма избирателей и читал свежие газеты (одну из них он выписал из Лексингтона, чтобы быть в курсе той жизни, которая окружала Мэри и сыновей). Незадолго до полудня он спускался вниз, пересекал Первую улицу и входил в здание Капитолия как раз перед началом заседания Конгресса.

Снова послушаем придирчивого Диккенса: «Палата представителей помещается в красивом, просторном зале полукруглой формы; потолок поддерживают чудесные колонны. Часть галереи отведена для дам, и там они сидят в первых рядах и входят и выходят, как в театре или на концерте. Кресло председателя стоит под балдахином на значительном возвышении; у каждого из членов палаты имеется своё кресло и собственный письменный стол. Кое-кто из непосвящённых порицает это как весьма неудачный и предосудительный порядок, располагающий к долгим заседаниям и скучным речам. Зал с виду изящен, но никуда не годится в отношении акустики».

Однако плохая акустика иногда выручала. Как замечала в письме домой жена конгрессмена Хорсфорда, «шум и беспорядок в палате представителей утомляют. Я никогда не видела, чтобы так гудели даже школьники, выбегающие на перемену, — будто сотни пчелиных роёв одновременно».

Похоже, именно в таком шуме прошло первое выступление Линкольна перед Конгрессом. Повод сам по себе был незначительным, но зато сразу излечил начинающего конгрессмена от какой бы то ни было робости. «Выступать здесь всё равно что выступать где-либо ещё, — сообщал Линкольн Херндону. — Меня это напугало не больше, чем обычная речь в суде» {165} 165 The Collected Works of Abraham Lincoln. Vol. 1. P. 430. .

После первого опыта Линкольн был готов к решительной попытке заговорить о серьёзных вопросах государственной политики. Тогда, на рубеже 1847–1848 годов, большинство этих вопросов было связано с мексиканской войной. Как Клей и большинство вигов, Линкольн считал, что президент-демократ намеренно втянул в неё страну, и поэтому война носит несправедливый, агрессивный характер. И хотя в мае 1846 года президент Полк объяснял своё решение тем, что мексиканское правительство «напало первым, пролило кровь наших сограждан на нашей собственной земле», Линкольн взялся оспорить это утверждение. Ещё 22 декабря он предложил, чтобы Полк предъявил Конгрессу конкретные факты, на основании которых было бы понятно, «где находится та пядь земли, на которой пролилась первая кровь наших сограждан, и является ли эта пядь нашей или не нашей землёй» {166} 166 Ibid. P. 420–421. . К голосу Линкольна стали присоединяться голоса других вигов-конгрессменов. 3 января 1848 года 85 из них голосовали за резолюцию, провозглашавшую, что президент Соединённых Штатов начал войну «без необходимости и неконституционно». Вскоре Линкольн выступил с тщательно подготовленной 45-минутной речью (а в те времена все речи произносились без бумажки). Он вновь требовал, чтобы президент «обстоятельно, честно и открыто» обосновал — «фактами, а не аргументами» — своё решение открыть военные действия против соседей.

Вопрос о поводе к войне остаётся запутанным до сих пор. Столкновение с Мексикой действительно началось с нападения мексиканских войск на американский патруль, в результате которого 16 американских драгунов погибли (иногда говорят об одиннадцати убитых {167} 167 См., напр.: Encyclopedia of the Mexican-American War / Ed. by J. T. Heidler, M. Crawford. Santa Barbara, 1999. P. 274. ), несколько десятков были взяты в плен. Однако правительство Мексики уверяло, что заслуженно наказало вторгшихся в её пределы агрессоров, в то время как официальный Вашингтон утверждал, что американские войска находились на своей земле. Окроплённая первой кровью «пядь» лежала на спорной территории между реками Рио-Гранде и Нуэсес. Каждая из стран считала эту территорию своей. Как замечал по поводу конфликта Линкольн, это напоминало ему слова одного иллинойсского фермера, уверявшего: «Я вовсе не жаден до чужой земли. Я только всегда хочу ту, которая рядом с моей» {168} 168 Abe Lincoln Laughing. P. 144. .

«Если президент сможет доказать, что та земля, на которой пролилась кровь, наша, — восклицал с трибуны Конгресса Линкольн, — я целиком и полностью буду на его стороне! Я отзову свой голос за осуждающую его резолюцию». Но если он не захочет или не сможет дать достойный ответ, это будет свидетельствовать, что сам президент осознаёт свою неправоту, «чувствует, как кровь этой войны, будто кровь Авеля, громко обвиняет его прямо с небес» {169} 169 The Collected Works of Abraham Lincoln. Vol. 1. P. 439. .

Казалось бы, после таких громких патетических заявлений Линкольн обеспечил себе место в истории Конгресса. Однако реакция общества не соответствовала ни его ожиданиям, ни затраченным на выступления энергии и красноречию. Президент не обратил на филиппики Линкольна никакого внимания. Ни в его речах, ни в довольно обширных дневниках, ни в переписке имя конгрессмена из Иллинойса не упоминается, большинство политиков рассудили, что это искреннее выступление было лишь частью общей линии вигов на дискредитацию демократов в год президентских выборов. Главное же — война была практически выиграна, американские патрули уже шагали по улицам Мехико и патриотические восторги заглушали попытки размышлять о причинах весьма масштабного по американским меркам кровопролития. Через шесть недель после речи Линкольна был подписан мирный договор, но которому Мексика лишалась почти половины своей территории, а США прирастали владениями (в том числе золотоносной Калифорнией), превышающими общую площадь Германии, Франции и Испании. Исполнительная власть удачно выдержала паузу, а вот соперники-демократы использовали идущее против общественного мнения выступление в полной мере.

Демократические газеты сумели обернуть против Линкольна частое повторение в предложенной им Конгрессу резолюции слова «пятно». С лёгкой и липкой руки газетчиков к Аврааму надолго приклеились прозвища «человек с пятнами» и «запятнанный конгрессмен». Как мог, возмущались демократы, выступить с такой антипатриотической речью человек, унаследовавший пост Джона Хардина, павшего в сражении при Буэна-Виста, и Эдварда Бейкера, героя боя при Серро-Гордо? Как мог он пренебречь доверием многих людей, отдавших ему свои голоса? В графстве Морган штата Иллинойс, где жил погибший Хардин, на специальном собрании даже была принята резолюция о «глубоком разочаровании» избирателей «низкими, подлыми и предательскими нападками на президента Полка», именовавшая Линкольна «Бенедикт Арнольд [18] Генерал-предатель времён Войны за независимость (1775–1783), чьё имя стало нарицательным. нашего округа» и прочившая ему безвестность. «Из этого убогого кляузника-юриста никогда не выйдет серьёзного государственного мужа», — подхватывала газета «Иллинойс глоб» (конечно, орган демократов) {170} 170 Цит. по: Donald D. H . Op. cit. P. 125. .