Дмитрий Олейников - Авраам Линкольн

Вся компания погрузилась в карету сенатора и довольно быстро прибыла в отель Уилларда, временную резиденцию Линкольнов до въезда в Белый дом. Туда же немедленно примчался сенатор Сьюард. В Филадельфию, Чикаго и Нью-Йорк ушли закодированные телеграммы вроде такой: «Чернослив и орехи прибыли в Вашингтон утром», — что означало: «Опасность миновала».

Осталось только пережить издёвки, усмешки и карикатуры, которыми наполнился город, а затем и страна: никаких оправданий действий Пинкертона общественность не получила. Только много позже существование реального заговора будет признано. На могиле Пинкертона напишут: «В тяжёлый час он благополучно провёл Линкольна через опасности к сцене его первой инаугурации» {415} 415 См.: Stashower D . The Hour of Peril: The Secret Plot to Murder Lincoln before the Civil War. New York, 2013. P. V. .

Мэри с детьми и официальная свита Линкольна выехали из Гаррисберга в девять утра. Когда пересекали линию Мейсона-Диксона, историческую границу между свободными и рабовладельческими штатами, Роберт затянул «Усыпанный звёздами флаг» — будущий гимн США. Переезд прошёл без особых инцидентов, если не считать встречу в Балтиморе с толпой зрителей, в большинстве своём не проявлявших радости от проезда президентского поезда. Впрочем, все уже знали, что сам Линкольн находится в столице, поэтому дело ограничилось несколькими недовольными выкриками и требованиями выдать «чёрного республиканца».

К вечеру Мэри уже распаковывала вещи в шестом номере отеля Уилларда: с помощью компаньонки она подбирала наряд для первого из череды предстоящих приёмов. Роберт убежал осматривать столицу, зато Вилли и Тад с удовольствием карабкались вверх и вниз по пытающемуся отдохнуть в кресле Аврааму. А в лобби отеля собиралась толпа посетителей, пришедших кто просить, кто поздравлять, кто просто поглазеть на будущего президента…

Девять дней от приезда до инаугурации промчались в спешке и заботах. Нужно было нанести несколько официальных визитов: выразить почтение «пока-ещё-президенту» Бьюкенену, побывать в Капитолии и пообщаться там с заканчивающими сессию конгрессменами, продемонстрировать должное уважение Верховному суду, появиться на званых обедах. Когда не было визитов, время отнимали приёмы не только отдельных посетителей, но и целых делегаций и всевозможных комитетов. В шестой номер на втором этаже отеля Уилларда поднимались весьма значительные гости. Явился при всех регалиях престарелый, но по-прежнему монументальный главнокомандующий генерал Уинфилд Скотт (рост два метра, вес под 150 килограммов). Продемонстрировали уважение недавние соперники — бывшие кандидаты в президенты.

Больше всего тронула Авраама встреча со Стивеном Дугласом, нещадно тратившим последнее здоровье в политических баталиях «зимы раскола»: сильно постаревшее лицо, синяки под впавшими глазами; главное лекарство от стрессов — по-прежнему виски. Поддерживая Линкольна в борьбе за целостность страны, лидер демократов Севера открыто заявлял: «Я на его стороне»; теперь в откровенной личной беседе он заверил давнего оппонента, что не собирается сколачивать политический капитал за счёт наступившего кризиса: «Главное — сохранить Союз, и партийные пристрастия должны уступить место патриотизму. Я с вами, мистер президент, и да поможет вам Бог!» Когда Дуглас ушёл, Линкольн не удержался от восклицания: «Какой благородный человек!» {416} 416 См.: Donald D. H . Op. cit. P. 280.

Самым трудным в приёмах было то, что паузы между действительно необходимыми встречами заполняли разномастные просители и ходатаи. Ведь Линкольн, соглашаясь с тем, что местом его временного пребывания будет не частный дом (очень хороший, давно приготовленный и арендованный друзьями), а отель, сам объявил: «Теперь я общественная собственность, поэтому гостиница — то место, где люди будут иметь ко мне свободный доступ» {417} 417 Цит. по: Lamon W. H . Op. cit. P. 35. .

Сенатор Гарлан, побывавший у Линкольна в день его приезда, 23 февраля, вспоминал, что тот «был ошеломлён количеством просителей»: «Не только сам номер, но все коридоры и лестницы, ведущие к нему, все холлы были переполнены толпами людей, и каждый претендовал сказать Линкольну хотя бы пару слов наедине» {418} 418 Цит. по: Tarbell I. M . Op. cit. Vol. 2. P. 217. . Что это была за публика, вспоминал два десятилетия спустя секретарь Хэй, у которого «от контактов с жадными и самолюбивыми искателями должностей» остались самые неприятные впечатления: «Для того чтобы выдержать постоянное общение с завистливыми, низкими, глупыми и до предела эгоистичными людьми, нужно быть крепким духом и обладать устойчивой нервной системой» {419} 419 Цит. по: Burlingame M . Op. cit. Vol. 2. P. 74–75. .

Осаждали резиденцию не только представители многочисленного отряда просителей мелких должностей. Клубилась и не думала улегаться борьба партийных фракций. Радикалы и консерваторы пытались в последний раз повлиять на назначения в Кабинет. Сторонники Чейза всё ещё просили отказаться от Сьюарда. Сьюард решительно не хотел работать рядом с Чейзом. Не останавливался штурм мест Кэмерона и Смита…

Линкольн всех выслушивал и никого не слушался. Вопрос с Кабинетом он для себя уже решил. Главным делом для него стала в это время окончательная отделка инаугурационной речи, которую он однажды определил как свой выставляемый на всеобщее обозрение «сертификат моральных качеств» {420} 420 См.: Lamon W. H . Op. cit. P. 36. . Пауза от выборов до вступления в должность была такой долгой, что требовала особо ответственного отношения к первому за многие месяцы официальному заявлению.

Подготовка речи началась ещё в Спрингфилде. Линкольн снова обложился книгами, углубился в Конституцию, перечитал важнейшие политические речи, связанные с проблемой раскола между штатами. Иногда он вдруг исчезал из офиса и в спокойном месте набрасывал на бумаге слова, которые считал самыми важными для страны. Тогда об этом знали очень немногие. Именно для них в январе были тайно отпечатаны копии первого варианта выступления. В Спрингфилде их прочитали только те друзья, чьим мнением Авраам особенно дорожил (одним из первых — судья Дэвис).

Работа продолжалась по дороге в Вашингтон и могла быть сведена на нет в тот вечер, когда Роберт едва не потерял доверенный ему отцом саквояж с оригиналом и несколькими копиями будущей речи. Это был единственный случай, когда более чем терпимый к сыновьям Авраам всерьёз рассердился (благо саквояж нашёлся в куче безнадзорно сваленного в отеле багажа). В Вашингтоне, запомнили секретари Линкольна, он отдавал работе над речью каждый свободный момент днём и многие часы ночью {421} 421 См.: Nicolay J. G., Hay J . Op. cit. Vol. 3. P. 318. .