Михаил Колесников - Все ураганы в лицо

Командование бригады было заупрямилось: нет указаний свыше, при разоружении горцев может произойти кровопролитие. Но Буденный был непреклонен: так как есть решение военно-революционного комитета… солдаты выполнят его любой ценой. Командование, опасаясь восстания, пошло на уступки. В «дикую» дивизию послали агитаторов. Два эшелона этой дивизии, прибывшие в Оршу, были разоружены и пешим порядком отправлены сперва в Могилев, а потом в Быхов. А на Западном фронте начались аресты офицеров-мятежников и смещение их. Был арестован и сам Лавр Корнилов. Мятеж не продержался и недели. В отличие от знаменитого корсиканца, у которого после поражения были еще «сто дней» и Эльба, мятежного генерала ждала скорая смерть. И он знал это. Тому, кто изменил революции, пощады быть не может…

Фрунзе занялся чисткой командного состава фронта. Потом было совещание большевиков фронта и области, созванное Мясниковым, на котором Фрунзе призвал большевиков Белоруссии готовить массы к вооруженному восстанию. В суматохе дел он позабыл, что является председателем шуйской городской думы. Но вот пришла телеграмма от Жиделева: выезжайте срочно! В Москве от Додоновой узнал — ходатайство Иваново-Вознесенского комитета РСДРП(б) удовлетворено: Фрунзе направляется в Иваново-Вознесенский район.

Снова Шуя. На первом же собрании его избрали делегатом на демократическое совещание, которое должно проходить в Петрограде. А из Минска телеграмма: «Избрали вас делегатом на демократическое совещание». Значит, придется представлять на совещании Шую и Минск!

Собственно, демократическое совещание было еще одной уловкой обанкротившихся эсеров и меньшевиков, попыткой перевести нарастающую революционность масс на рельсы буржуазного парламентаризма. Все это понимал Фрунзе. Он решил дать бой своим врагам на этом совещании, развенчать идею предпарламента.

И он отправился в Петроград.

Из Петрограда — в Шую. Из Шуи — в Минск. В Минском Совете, как и в Петроградском и в Московском, большинство принадлежало ленинцам. Теперь можно было спокойно распрощаться с Белоруссией.

И только когда на вокзал пришли рабочие-дружинники с красными флагами, крестьяне из ближних деревень, солдаты, милиционеры, он почувствовал, как тяжело уезжать отсюда.

— Не думал, что будет так трудно… — сказал он Софье Алексеевне. — Казалось бы, прошло всего полтора года, а прирос я к здешнему народу накрепко.

Вместе с Фрунзе из Минска уезжали Любимов и Станкевич.

Кто он, Фрунзе? Его военная эрудиция, энергия, его организаторские способности, умение почти мгновенно постигать сущность любого факта, гибкость ума, а главное, особый талант приводить в движение массы — все это словно бы лишь задатки, которые при благоприятных условиях могут вдруг развернуться во что-то грандиозное, небывалое.

Он слишком мало думал о себе, чтобы ставить какие бы то ни было вопросы о личном назначении. Да и может ли человек сознательно определить свое, какое-то особое назначение в жизни? Чаще всего диктуют обстоятельства, при которых прощупывается некая общая линия поведения. Назначение — это ведь не профессия. Вы можете идти наперекор обстоятельствам или подчиняться им. Общая линия поведения в конечном счете определяется сугубо общественным назначением человека, как некоего элемента единой системы, именуемой человеческим обществом. Своим творчеством — будь то хлебопашество, труд на заводе и в мастерской или же высшие сферы умственной деятельности — человек старается установить гармонию, понизить беспорядок. Это извечная борьба. С переменным успехом. Всеобщая гармония всегда была вещью довольно-таки относительной, расплывчатой. Иногда история напоминает морской канат. Начинается старая игра: кто кого перетянет. На одном конце сосредоточиваются все представители векового зла: реакция, темные силы; на другом — те, кому самим ходом времени предопределена конечная победа. Но иногда на противоположном конце груз бывает слишком велик, и кажется, что хаос начинает торжествовать.

Осознанно стремясь понизить этот беспорядок в обществе и в природе, мы занимаемся всем, что нам кажется самым важным для настоящего момента, а нечто подспудное, которое в силу обстоятельств может и не прорваться наружу, беспрестанно шевелится в нас, зовет в какие-то иные сферы. Но случается, выпадают на нашу долю и такие дела, когда человек внезапно как бы «узнаёт» себя.

Своим призванием Фрунзе, как и большинство его товарищей, считал партийную работу. Но партийная работа — понятие очень широкое.

Каким бы делом он ни занимался, он всегда руководствовался неким «критерием полезности» с проекцией его на будущее и даже на отдаленное будущее. Этот критерий распространялся на отдельный город, на губернию, на государство, на человечество в целом. Он считал, что бесполезных дел, бесполезных людей не должно быть, и умел заставить каждого включиться в общий процесс. Он был государственным деятелем крупного масштаба, хотя и не подозревал об этом. Он даже не искал специально, к чему приложить силы: дела сами приходили к нему.

Он был продуктом революции, рожденным ею и для нее. Ведь каждая эпоха порождает свой, особенный тип людей, предельно выражающих своим творчеством ее дух, ее устремления. Они живут среди нас, эти цветы истории, внешне они неотличимы от нас; разница лишь в том, что развороченная, взрытая бурями почва кажется нам не очень удобной для произрастания, а они расцветают на ней всеми цветами радуги. Это их глина, из которой они лепят будущее для всех. Но они не сверхчеловеки. Просто человечность нашла в них свои законченные формы. Они человечны талантливо — только и всего.

Если бы Фрунзе не сделал больше ничего, все равно его имя осталось бы навсегда вписанным в историю революционной борьбы Иваново-Вознесенского промышленного района и Белоруссии.

Ему тридцать два года. И у него в запасе всего каких-нибудь восемь лет жизни. Никто не знает об этом и не может знать. Мало, очень мало. Ведь главные дела, которые прославят его навсегда, еще впереди. Никто не догадывается, какие возможности заложены в этом невысоком, плотном человеке. Ему суждено испробовать себя почти во всех сферах общественной деятельности: и в административно-хозяйственной, и в экономической, и в военной, и в дипломатической, и в литературной, и в научной. И все это еще впереди.

Голодная Шуя. Домик на Соборной улице, где квартируют два представителя власти: председатель городской думы и уездной земской управы Фрунзе с женой и городской голова Игнатий Волков.

В комнате Фрунзе никакого убранства, если не считать воткнутого чьей-то рукой за зеркало пучка курчавых желтых, синих и зеленых перьев. Полка с книгами, несколько старых венских стульев, большой, накрытый кружевной скатертью стол. Лампа с молочным абажуром.