Сергей Нечаев - Альтернативная история Жанны д’Арк

И вновь началась «старая песня»: все те же доводы, все те же «голоса»… «дьявольские козни»… «мужской костюм»… «гордыня»… Все впустую.

Но вот наступил момент, когда «милосердное» увещевание закончилось и сменилось прямыми угрозами: «Если ты не доверишься святой церкви и будешь упорствовать, тебя сожгут как еретичку». Жанна продолжала стоять на своем.

12 мая епископ Кошон поставил вопрос о том, не применить ли к дерзкой подсудимой пытку.

А вот это уже было серьезно. Пытка — это удивительное изобретение для того, чтобы погубить невиновного, чтобы отнять у него его последнее право — право молчать. О разнообразных и изощренных пытках, применявшихся в XV веке, можно написать целую книгу, но не в этом состоит наша цель.

К счастью для Жанны, десять советников высказались против применения к ней пытки, мотивируя это тем, что «не следует давать повода для клеветы на безупречно проведенный процесс». Лишь трое настаивали на применении пытки. Среди них был метр Николя Луазелер, который заявил, что пытка кажется ему лучшим средством врачевания души Жанны.

Итак, десять против трех. Председателю трибунала пришлось присоединиться к мнению большинства, и от пытки было решено отказаться.

По мнению ряда историков, то, что Жанну, в конечном итоге, не пытали, доказывает ее королевское происхождение.

14 мая Парижский университет на специальном заседании утвердил свое заключение по делу Жанны, поступки которой были квалифицированы как ересь. После этого Генриху VI было направлено письмо, в котором короля просили о следующем:

«Чтобы это дело было срочно доведено правосудием до конца, ибо промедление и оттяжки здесь очень опасны, а отменное наказание крайне необходимо для того, чтобы вернуть народ, который сия женщина ввела в великий соблазн, на путь истинного и святого учения».

Решающее слово было произнесено.

23 мая Жанну ознакомили с заключением Парижского университета. Председатель суда объявил слушание дела оконченным. Окончательное вынесение приговора было назначено на завтра.

Бедная Жанна! Похоже, что до нее только сейчас стало доходить, что просиходит. Ее состояние историк Анри Гийемен описывает следующим образом:

«Представим себе, что происходило с Жанной. Оцепенение охватило ее, когда она начала отдавать себе отчет в том, что хочет от нее трибунал, когда она определила, если можно так сказать, суть вопроса. На самом деле, ей инкриминировали не ту или иную вещь, все обвинения сводились к одной очень простой цели: доказать, что она против Бога.

Это было так неслыханно, так бредово, что она растерялась. Она готовилась к претензиям по поводу своей политической деятельности… но мало-помалу она начала понимать, что церковники хотят ей доказать, будто она плохая христианка, будто она предала небеса, будто она восстала против них, будто она еретичка. Как же можно было принимать ее — ее! — за врага веры, за лицемерного врага Господа нашего Иисуса, лик которого она носила на своем знамени, этого она никак не могла понять».

Ужасное состояние! Здесь была и обида, и недоумение, и страх. Да, да, именно страх, причем не столько за свою жизнь (этот страх есть всегда), сколько за какую-то нелепую необратимость всего происходящего. Это была именно та крайняя степень страха, которая лишает человека помощи рассудка, парализует его чувства и волю, делает из человека покорное животное.

Рано утром 24 мая Жанну под сильной охраной привезли на кладбище аббатства Сент-Уэн. За ночь там соорудили два помоста — один большой, другой поменьше.

На большом помосте разместились судьи и именитые гости, приглашенные поприсутствовать на церемонии оглашения приговора. Среди них был сам Генри де Бофор, с 1426 года кардинал Винчестерский.

Жанна поднялась на малый помост и стала рядом с проповедником, которому предстояло обратиться к ней с последним словом. На эту роль епископ Кошон пригласил странствующего проповедника Гийома Эрара (Guillaume Erard). Предполагалось, что слова незнакомого священника произведут на подсудимую большее впечатление, нежели речи человека, которого она уже не раз видела.

Огромная толпа горожан заполнила пространство между двумя помостами, а поодаль стояла телега палача, уже готовая отвезти осужденную к месту казни.

Слово взял проповедник Гийом Эрар. Он что-то долго говорил о «лозе, которая не может приносить плоды, если она отделена от виноградника», а также о «многочисленных заблуждениях» и «пагубных деяниях», которыми подсудимая поставила себя вне святой церкви. После этого он перешел к Карлу VII, заявив:

— О, Франция, о благородная французская династия! Ты, которая всегда была оплотом христианства и защитницей веры, как ты обманута! Твой правитель и самозванный король Карл положился, как еретик и раскольник, на слова и дела пустой и бесчестной женщины. И не только он, но и все покорное ему духовенство, которое испытывало эту женщину и не наставило ее на путь истинный.

Проповедник указал на стоявшую рядом Жанну:

— Я обращаюсь к тебе, Жанна, и говорю, что твой король — еретик и раскольник.

Жанна словно очнулась ото сна, вскинула голову и закричала:

— Мессир, мой король вовсе не такой, как вы утверждаете! Клянусь жизнью, он самый благородный из всех христиан…

Проповедник дал знак судебному исполнителю Жану Массье, находившемуся рядом с Жанной:

— Заставьте ее замолчать.

Закончив проповедь, Гийом Эрар вновь обратился к Жанне:

— Перед тобой сидят судьи, которые много-много раз убеждали и просили тебя передать свои слова и поступки на суд нашей святой матери церкви, доказав, что среди этих слов и поступков есть многое, чего не следовало бы говорить.

— Я вам отвечу! — снова закричала Жанна. — Что касается подчинения церкви, то я просила судей отослать мое дело в Рим, на суд святому отцу-папе, которому я готова вручить себя, ибо он — первый после Бога. Что же касается моих слов и поступков, то в них не повинен ни король, ни кто-либо другой. А если в них и было что дурное, то в ответе за это только я.

По мнению многих историков, обращения к папе римскому нередко бывало достаточно для того, чтобы прекратить процесс инквизиции. Это была, своего рода, апелляция Жанны — если не формально, то по существу. И эта ее просьба с точки зрения канонического права была вполне законной. Во всяком случае, если бы трибунал придерживался правовых норм, то он был бы обязан отложить вынесение приговора, рассмотреть просьбу обвиняемой и сообщить ей свое мотивированное решение.

Но о каких правовых нормах могла идти речь на этом «спектакле»? Жанне заявили, что «святой отец находится слишком далеко», а каждый епископ и без того является полновластным судьей в своей епархии.