Михаил Луканин - Там, в Финляндии…

— Ну, вот и познакомились! — острит неуемный Павло. — А Девочка-то, оказывается, с характером!

Планы наши нарушены. Мы прибавляем шагу и до конца пути больше не возобновляем своих попыток. Работать нам предстоит там, где кончаются уложенные шпалы. Достигнув их, колонна останавливается, и команды разводятся по участкам. Словно приговоренные к смерти, полные самых мрачных предчувствий, вступаем мы на узкую, полузанесенную снегом тропу. Нырнув в лес, она приводит нас к месту вырубки, с повсюду торчащими из снега стволами поваленных деревьев.

— Дизе!.. [16] Это! — останавливает нас у одного из них Девочка.

Мы в замешательстве останавливаемся перед огромной, увязшей в снегу и сучьях, явно непосильной для нас лесиной.

— Гут баум? [17] Хорошее дерево? — наблюдая за нами, злорадствует конвоир.

Подавленные исполинскими размерами ствола, мы в растерянности топчемся на месте. Насладясь произведенным эффектом, Девочка переходит к решительным действиям и в бешенстве накидывается на нас. Его примеру следуют другие конвоиры. Спасаясь от разъяренных немцев, мы беспорядочно бросаемся к дереву, но после безуспешных попыток поднять его снова останавливаемся.

— Нох айн мал! [18] Еще раз! — принуждает нас Девочка.

По пояс утопая в снегу, мы делаем новую попытку поднять злополучное дерево, но все наши усилия по-прежнему остаются тщетными.

— Варум нихт траген? — угрожающе надвигается Девочка. — Хойте аллее кранк? Я? [19] Почему не несете? Сегодня все больны? Да?

— Найн кранкен. Вениг меншен, гер вахман [20] Нет больных. Мало людей, господин вахман. , — отвечает за всех Осокин.

— Вас? — в изумлении бросается к нему взбешенный немец. — Вениг коммандо? Фаул, доннерветтер! [21] Что? Мала команда? Лодырь, черт возьми!

Предоставив нас мастерам, он сбивает осмелившегося перечить Андрея с ног и, втоптав его в снег, осыпает ударами приклада. Истощив запас энергии, Девочка останавливается и, выждав, когда окровавленный, с перекошенным от боли ртом Осокин выберется из снега и станет на ноги, гонит его под комель.

Понуждаемые руганью и побоями взбесившихся немцев, мы снова силимся поднять неподдающееся бревно. Нечеловеческими усилиями нам удается на этот раз приподнять его и взвалить на плечи. Сделав еле заметную передышку, мы, надрываясь от тяжести и проваливаясь в снегу, начинаем медленно двигаться вперед и, осторожно лавируя на поворотах, выбираемся из леса. В наступившем безмолвии, среди снежных заносов и завалов из сучьев чудовищное бревно, словно по волшебству, плавно плывет над снегами.

— Кабы не завалить, мужики, — хрипя от натуги, высказывает опасение Яшка. — Не сдюжить Доходяге. Какой из него, к шутам, направляющий?

Обессиленный побоями и без того донельзя слабый Осокин, шатаясь от непомерной тяжести взваленного на его хрупкие плечи комля, делает неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах и не упасть. Но опасения Колдуна, как всегда, сбываются. Увязнув в снегу, Осокин замедляет движение и, неожиданно оступившись, падает. Бревно сразу же делает крен и, погребая под собой нас, всей тяжестью обрушивается в глубокий снег. Щедро награждаемые пинками и прикладами, мы тщетно и долго барахтаемся в снегу, пытаясь из-под него как-то выкарабкаться.

Все наши последующие потуги вновь взвалить бревно на плечи ни к чему не приводят. Убедившись в бесплодности наших отчаянных усилий, Девочка прибегает к перестановке и, отшвырнув Андрея, ставит на его место Жилина.

— Особенно не старайся, Жила! — спешим мы предупредить его. — Увидит, что не под силу, добавит людей с трассы.

— А пошли вы все к … матери! — не обращая на нас внимания, с усердием берется он за комель. — Не хватает еще, чтобы и мне из-за вас ребра пересчитывали. А ну, взя-я-ли!

— Давай, давай! — с неприязнью напутствуем мы. — Проявляй себя, выслуживайся за окурок!

По его команде мы нагибаемся и после непродолжительных усилий поднимаем бревно из снега. Тяжеленный комель Козьма несет один за троих, играючи, легко и плавно, приводя в неистовый восторг ликующих немцев.

— Гут, зер гут! [22] Хорошо, очень хорошо! — визжит от восхищения Девочка.

Сбросив бревно на трассе, мы сразу, подгоняемые усердием Жилина, возвращаемся за следующим и, оставив всякую надежду на увеличение команды, уже до конца дня не знаем ни минуты отдыха и покоя. Всячески поощряя Козьму, немцы щедро оделяют его табаком и бутербродами. Не забывают они и Осокина, которого с холодной и тупой методической расчетливостью продолжают время от времени жестоко избивать.

— Хойте абенд нихт бекоммен брот, нихт бекоммен суппен! Бекоммен айне вассер! [23] Сегодня вечером не получишь хлеба, не получишь супа! Получишь одну воду! — не ограничиваясь побоями, грозит ему Девочка.

Не выдержав издевательств и побоев, Андрей падает, и никакие угрозы, ни свирепые удары прикладом и плетью не в силах поднять его на ноги.

Мучения наши прекращает свисток, оповещающий об окончании работы. Облегченно вздохнув, мы сбрасываем последнее бревно и, подобрав Андрея, выстраиваемся на трассе. Обратный путь мы проделываем более спокойно. Занятые разговором, конвоиры не обращают на нас особого внимания, и, предоставленные самим себе, мы не спешим двигаться быстрее. Движение к тому же задерживают обессилевшие и избитые, которых, замыкая колонну, ведут под руки их товарищи.

К Девочке возвращается благодушное настроение. С его лица по-прежнему не сходит подкупающая обманчивая улыбка, ничем не напоминающая недавнего зверя. А мы, шатаясь от усталости и побоев, с неизменной древесной чуркой под мышкой молча шагаем по шпалам, бережно поддерживая до полусмерти избитого Андрея. Доставив его полуживым в лагерь и добравшись наконец-то до своей палатки, мы укладываем его на нары.

— Как ты на трассу-то пойдешь завтра? — беспокоимся мы. — Не встать тебе будет утром…

— Ничего! Отлежусь вот за ночь и подымусь, — слабым голосом обнадеживает он нас. — Чего мне сделается? Не впервой уж, кажется. Да и живуч я, как кошка.

— Да ты у нас гер-о-о-й!.. Тебе ведь все нипочем! — с недоверием качает головой Полковник. — До полусмерти уделают, все храбришься, героя из себя строишь.

— Да, право же, встану! — словно оправдываясь, виновато убеждает его Андрей. — Вот увидишь!

— Ну, ну! Посмотрим! — бурчит, отходя от него, Полковник.

Оставив Осокина в покое, мы, обсуждая события нелегкого дня, переключаемся на Жилина.

— Как же это ты, паря, нас подкозьмил-то ноне? — первым подступает к нему с попреком обычно несловоохотливый Папа. — Негоже ведь этак-то: одному-то — супротив всех. Забыл вот и про уговор: не помогать, а пакостить фашистам. Эх, ты!.. А еще товарищем почитался!