Михаил Луканин - Там, в Финляндии…

С этого дня мы находимся под наблюдением самых безжалостных конвоиров, возглавляемых Черным унтером, убийцей Андрея, и выполняем наиболее тяжелые работы. Немцы ищут малейший повод быть нами недовольными, чтобы объявить штрафников саботажниками, которые умышленно намерены сорвать работу. А это, по фашистским меркам, равносильно открытому неповиновению. По немецким законам военного времени конвою предписывается в этом случае неукоснительное применение оружия, за что никто из них не несет ни малейшей ответственности. Все мы находимся в полной власти немцев, и от их настроения зависит жизнь каждого из нас. На работе мы не имеем ни одной свободной минуты и трудимся не разгибаясь, чтобы не дать конвою повода быть недовольными нами. Возвращаясь с трассы, мы уже не чаем найти покой и в палатке. Полицай Гришка, пользуясь каждым удобным случаем, вся чески вымещает на нас свою злобу за смерть Жилина. Вечерами, когда остальные, хоть в малой степени, располагают свободным временем и греются у печек, мы ежедневно по два-три часа готовим дрова для немцев.

Провинившимся, считают немцы, дрова ни к чему. В первый же день штрафного положения, когда команды перед возвращением в лагерь разбирали дрова для своих палаток, нам брать дрова конвоиры запретили.

— Хойте охне голцен — коммандо штрафен [64] Сегодня без дров — команда штрафная. , — находит нужным подчеркнуть унтер.

Это означает, что ночь мы должны провести в нетопленной палатке. Вместо дров нас нагружают до отказа инструментом. Людей, выстроенных на трассе, конвоиры бесчисленное количество раз пересчитывают. По свистку унтера колонна приходит в движение, направляясь к ожидающему мотовозу. При посадке в открытые коробки нас отводят в сторону, и мы нетерпеливо ожидаем своей очереди. Однако ожидаемой команды для нас так и не поступает. Эшелон трогается с места, оставив нас на трассе. И в то время, как каждый из уехавших везет с собой по чурке дров, в глубоком молчании мы идем в лагерь пешком, нагруженные кирками, лопатами и ломами, с тоскливым предчувствием, что наши мучения еще не кончились, что впереди немало еще ночей нам предстоит провести в нетопленой фанерной палатке.

— Сколько же еще может вытерпеть человеческий организм? — задаемся мы тайным вопросом. — На сколько же еще должно хватить наших сил, чтобы продержаться в этих нечеловеческих условиях?

Все мы находимся в таком положении, когда невольно начинаешь завидовать даже скотине, и некоторые из нас впадают в такое отчаяние, что готовы наложить на себя руки, ища избавление от мук в смерти, видя в ней единственный выход.

Прибыв в лагерь на полтора часа позже других, со сжатым сердцем входим мы в промерзшее постылое жилье, не имея возможности и здесь ни обогреться, ни отдохнуть. Жизнь, однако, оказалась более милостивой к нам, чем мы того ожидали. После «обеда» — на этот раз нам дают порцию баланды наравне с другими — нас гонят за проволоку готовить дрова для своих ворогов, что по их соображениям является необходимой нагрузкой для штрафников. После двух-трех часов непрерывной работы на холоде, от которого сводит челюсти и едва не отмерзают ноги, мы возвращаемся обратно, содрогаясь при мысли, что найдем палатку выстуженной, с нетопленой печкой. К нашему изумлению, под настилом мы обнаруживаем тщательно запрятанный запас дров, достаточный для того, чтобы его хватило на ночь. Ко мне подходит дядя Вася.

— А мы вам тут общими силами дровишек малость подкинули, — поясняет он. — Надо поддерживать друг друга. На немцев надеяться нечего. Хоть околей — дров не дадут. Печку до отбоя не разжигайте. Закроют в палатке — тогда и жарьте напропалую.

Тронутые сочувствием, мы не знаем, как и чем отблагодарить товарищей. Не в силах сдержать волнения, я жму руку шахтера, а он стеснительно оправдывается, словно сделал что-то предосудительное и неуместное.

— Ну, ну! О чем тут говорить? Кто же нам поможет, если мы сами этого не сделаем? Какая еще тут благодарность? Хороши бы мы были, если бы пальцем не пошевелили для товарищей.

Нас окружают остальные. Они также не могут говорить от волнения и только неловко трясут руку дяде Васе. Шахтер вскоре и сам не выдерживает, и я замечаю, как он быстро проводит рукой по лицу, словно смахивает некую паутину.

Перед сном, когда полицай в сопровождении конвоира приходит закрыть нас в палатке, мы уныло клянчим у них дров и, как и следовало ожидать, получаем безусловный отказ. Сегодня он не особенно нас тревожит.

— Черт с вами! — бросает им вслед Павло. — И без вас обойдемся! Ребята выручат!

— А ты очень-то не храбрись! — одергивает его Полковник. — Услышат вот, так будет тебе от немцев выручка. Да и палатка еще добавит, чтоб держал язык за зубами.

Когда стихает скрип шагов за дверями, мы, словно одержимые, срываемся с места и спешим к печке. Вскоре в ней вспыхивает робкий огонек. То потухая, то вновь вспыхивая, он озаряет стены палатки и сверкает в изморози, покрывающей стены. Через полчаса печь раскаляется едва ли не докрасна. От нестерпимой жары в одно мгновение оттаивают потолок и стены, и нас окутывает облако испарений, совсем как в бане. Недавно чуть ли не с боем мы протискивались к источнику тепла, теперь же спешим отодвинуться от него подальше, спасаясь от жары, выделяемой печью.

— Не уноровишь! То холодно, то жарко! — иронизирует Кандалакша, стоически перенося жару и не думая расставаться с печкой.

Отогревшись впервые за несколько дней, мы оживляемся и забываем о невзгодах. Снова текут тихие задушевные разговоры, прерываемые изредка вспыхивающей перебранкой — постоянной спутницей голода и лишений.

— Дружней жить надо да помогать во всем друг другу, — приходит к заключению Полковник, — тогда и выжить можно. Все наше спасение теперь в этом. Не будет этого — вымрем все, как мухи. А выжить нам назло фашистам обязательно надо!

Он долго еще продолжает распинаться на эту тему, хотя никто из нас не думает ему возражать.

Теперь мы, возвращаясь в палатку, твердо уверены, что найдем в ней запас дров, заботливо приготовленный нашими соседями, и ночь проведем в тепле.

Ничто не ободряет так, как поддержка товарищей! Сознание, что тебя окружают друзья, в любую минуту готовые помочь тебе, согревает каждого теплом товарищеской спайки. Не будь ее, навряд ли можно было выдержать и выжить в этих условиях. В соседних палатках смерть частенько косит наших товарищей, у нас за это время не было ни одного случая, исключая насильственный конец Осокина с Жилиным. Поистине, есть чему изумляться немцам! Они не перестают удивляться нашему терпению и выносливости.

— Только не падать духом! — наставляет Полковник. — Надо внушить себе, что ты все способен перенести, все пережить и, несмотря ни на что, остаться живым. Тот, кто найдет в себе силы, чтобы убедить себя в этом, найдет силы и для борьбы со смертью.