Сергей Михеенков - Федюнинский

Операцию решили проводить под местным наркозом. От общего Федюнинский решительно отказался. Сказал:

— Ничего, потерплю. Вот только замерз. Прикажите хотя бы коньяку налить.

Вишневский усмехнулся и распорядился принести рюмку коньяку. Федюнинский выпил, и на какое-то время ощущение тепла, разлившегося по телу, его успокоило.

Операция длилась довольно долго. Когда профессор начал копаться в ране, вытаскивать осколок, а потом выковыривать куски одежды, стало совсем лихо, и Федюнинский попросил еще коньяка.

— Больше нельзя, — сказал профессор.

— А курить? Курить можно?

Профессор усмехнулся:

— Можно.

Ему подали зажженную папиросу. Сделал одну затяжку, и в голове сразу закружилось, как во время легкой контузии. Но и боль как будто бы ушла — а может, просто притерпелся к ней.

Осколок был большим, сантиметра четыре, плоский, как черепок, с острыми зазубренными краями. Профессор промыл его под краном и протянул Федюнинскому со словами:

— Возьмите на память. За успешное проведение операции «Искра».

— Возьму. Что и говорить, орден заслуженный. — И вдруг спросил: — А где мой Александров?

— С ним все в порядке. Операцию ему сделал мой коллега. Вынули несколько мелких осколков и отправили в тыловой госпиталь.

Он сделал еще одну глубокую затяжку, и снова закружилась голова. Курево ему всегда помогало. Папироса, как оказалось, действовала лучше рюмки коньяка.

Уже наутро Федюнинский почувствовал себя лучше. Несколько раз заходил Вишневский. Профессор сам делал перевязку. Внимательно осматривал рану. Через несколько дней сказал:

— Можем перевести вас в тыловой госпиталь. Там спокойней и уход лучше.

— Нет, профессор, позвольте мне остаться здесь, в Горке. Мне с вами спокойнее. И если будете наливать мне хотя бы по рюмке коньяку, обещаю через неделю встать на ноги.

Рюмку коньяку приносили, но реже. Читать много не разрешали. Он лежал на госпитальной койке, смотрел на бревенчатую стену и изучал сучки. Они были разной формы. Некоторые, наполненные смолой, светились. Вспоминалась родная деревня, дом над речкой. Думал о Елене Владимировне, Леле… Начинал сочинять ей письмо. Письмо сочинялось непростое — в стихах. Строчки подбирались не сразу, стекались в ритмичную вязь. О том, как любит ее. О победе и снятии блокады. И ни слова о своем ранении.

Рана — пустяк. Сколько народу убито…

В палату иногда заходили офицеры, делились новостями, приносили газеты. Но основной беспроводной связью с миром и штабом фронта оставался порученец майор Чуканов. По предварительным подсчетам, 2-я ударная, 8-я и 14-я воздушная армия, поддерживавшая ударную группировку Волховского фронта, только безвозвратно потеряла около двадцати тысяч человек. Ленфронт потерял около двенадцати тысяч убитыми. Погибли многие боевые товарищи. Григорий Пантелеевич Кравченко, генерал, командир авиадивизии, халхинголец, дважды Герой Советского Союза. Они вместе учились в Москве. Каждый день он поднимался в небо на своем истребителе. В одном из воздушных боев его самолет был подбит. Кравченко выбросился с парашютом, но немцы открыли огонь с земли. Пулей перебило вытяжной тросик парашюта, купол не раскрылся. Уже после завершения операции «Искра» во время авианалета погиб командующий бронетанковыми и механизированными войсками Волховского фронта генерал-майор Николай Антонович Болотников: прямое попадание авиабомбы в штабную землянку.

Общие потери противника — тридцать тысяч человек. Рубка была знатная.

Двадцать пятого января зачитали приказ Верховного главнокомандующего: за успешные боевые действия по прорыву блокады Ленинграда объявлена благодарность войскам Волховского и Ленинградского фронтов. Сталин поздравлял их с победой.

Это была действительно большая победа. Здесь, на северном крыле советско-германского фронта, Красная армия одержала первую сокрушительную победу и закрепилась на новых рубежах. Противник был отброшен всего лишь на 10–12 километров. Вроде недалеко, но блокада была снята. Город задышал спокойнее. Людей стали значительно лучше кормить. На фронте произошел перелом. Прорыв под Синявином не оставил шансов немцам и финнам соединиться для совместных действий. Советские войска начали накапливать силы для нового наступления.

Однажды в палате зазвонил телефон ВЧ. Он всегда молчал, так что порой хозяин палаты думал, что аппарат здесь стоит для полноты интерьера — палата-то генеральская. И вот зазвонил по-настоящему. В трубке послышался радостный голос генерала Мерецкова:

— Иван Иванович, мы с Львом Захаровичем сейчас к вам приедем!

Через полчаса Мерецков и Мехлис были у него. Мехлис торжественно зачитал указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении генерал-лейтенанта Федюнинского орденом Кутузова 1-й степени. Федюнинский принял красивый, недавно введенный орден и начал разглядывать генералов. На них были новенькие мундиры с погонами и золотыми звездами. В них было что-то старорежимное, но шутить по этому поводу Федюнинский в присутствии Мехлиса не стал.

Во второй половине февраля он встал с кровати, начал ходить на костылях.

Снова зазвонил телефон. Звонили из Москвы, из Генерального штаба. Поинтересовались, как здоровье, настроение. Через два дня — снова звонок, оттуда же. И снова те же вопросы. Такая нетерпеливая забота о его здоровье показалась странной. Оставалось ждать. И вот аппарат ВЧ снова зазвонил. На этот раз сказали прямо: создались благоприятные условия для замыкания кольца в районе Демянска; ему предлагали возглавить ударную группу войск, которая должна была атакой с севера перехватить «рамушевский коридор», окончательно запечатать демянский «котел», а затем участвовать в его ликвидации.

Армии Северо-Западного фронта в это время окружили и прочно держали в полуокружении значительную группировку противника — около пятнадцати дивизий. Проклятый осколок, подумал Федюнинский с горечью. Он понимал, что в Генштабе это предложение сформировалось, скорее всего, с подачи Жукова. Нужен был командир с опытом подобных прорывов. Что говорить, шлиссельбургско-синявинский выступ они срезали лихо, одним махом. Федюнинский был доволен тем, как действовали соединения и части 2-й ударной и 8-й армий. Упорно ломили вперед, широко применяли артиллерию и авиацию, уверенно гасили контратаки и тут же, на плечах противника врывались в опорные пункты, при этом надежно распирали фланги, чтобы противник концентрированным ударом не подсек основание прорыва.

— Спасибо за доверие, — ответил он. — Но мне, к сожалению, нужно время. А пока я могу командовать, только лежа на кровати. И непродолжительное время — на костылях…