Сергей Михеенков - Федюнинский

— Советую выключить свет, — сказал Федюнинский. — У них приказ: если водитель не выключает свет, разбивать фары прикладом…

Мозжухин тут же выключил фары. Девушка наконец разглядела в салоне генеральские папахи, поправила на плече ремень винтовки, вскинула ладонь к шапке и сказала с укоризной:

— Эх, товарищи начальники, сами приказы пишете и сами же их нарушаете!

— А ведь она права! — сказал Рокоссовский.

— Права-то права, — согласился Федюнинский, испытывая некоторую неловкость за инцидент в расположении своих войск. — Но зачем же так ругаться?

— Что же мне с вашим шофером делать? — не отступала регулировщица. — Благодарить его, что ли, за нарушение приказа?

— Молодец, товарищ боец! — похвалил регулировщицу Рокоссовский. — Благодарю за службу! Прошу доложить своему непосредственному начальнику.

— Служу трудовому народу! — лихо выпалила регулировщица и, наклонившись к водителю, что-то прошептала ему.

Дорожное происшествие их развеселило настолько, что ямы и колеи теперь раздражали только водителя. Когда перебрались через мост, спросили Мозжухина, что она ему сказала.

— Чтобы больше не включал свет, — хмуро ответил он.

Тогда, на плацдарме, после того, как маршал и генерал объехали изготовившиеся к наступлению войска, когда увидели их огневую мощь и уверенные лица солдат и офицеров, между ними состоялся такой диалог.

— А помнишь, Иван Иванович, как они нас в сорок первом под Ковелем и Луцком трепали?

— Помню.

Помолчали. Федюнинский первым нарушил тишину, наполненную нелегкими воспоминаниями:

— И ничего-то мы тогда сделать не могли. А теперь, — встрепенулся он, — гоним их на всех фронтах.

— Перед твоими корпусами, Иван Иванович, мощная крепость — Цеханув. Имей в виду. Нельзя завязнуть под Цеханувом.

— Мы все это обдумали, Константин Константинович. Предусмотрели запасные варианты действий. Если Цеханув с ходу взять не удастся, обойдем его, блокируем и дожмем вторыми эшелонами.

— С мнимой танковой дивизией разобрались?

— Разбираюсь. Там надо разбираться не с мнимой танковой дивизией, а со своими разведчиками.

На этом разговор и о том, как отступали от западной границы в 1941 году, и о танковой дивизии под Цеханувом закончился.

В своей книге «Солдатский долг» Маршал Советского Союза Рокоссовский вспоминал: «Ширина полосы фронта, в пределах которой нам предстояло действовать, достигала 250 километров. Наши войска на всем этом пространстве делали вид, что заняты укреплением своих позиций в расчете на длительную оборону, а фактически полным ходом готовились к наступлению.

Местность, на которой нам предстояло действовать, была весьма своеобразна. Первая ее половина — от Августова до Ломжи — лесисто-озерный край, очень сложный для передвижения войск. Более проходимой по рельефу была левая половина участка фронта. Но и здесь на легкое продвижение рассчитывать не приходилось. Нам предстояло преодолеть многополосную оборону противника, укреплявшуюся на протяжении многих лет.

Восточная Пруссия всегда была для Германии трамплином, с которого она нападала на своих восточных соседей. А всякий разбойник, прежде чем отправиться в набег, старается обнести свое убежище прочным забором, чтобы в случае неудачи спрятаться здесь и спасти свою шкуру. На востоке Пруссии издревле совершенствовалась система крепостей — и как исходный рубеж для нападения, и как спасительная стена, если придется обороняться. Теперь нам предстояло пробивать эту стену, возводившуюся веками. При подготовке к наступлению приходилось учитывать и крайне невыгодную для нас конфигурацию линии фронта: противник нависал над нашим правым флангом. Поскольку главный удар мы наносили на своем левом крыле, войска правого фланга должны были прикрывать главные силы от вероятного удара противника с севера и по мере их продвижения тоже перемещаться на запад. У нас уже сейчас правый фланг был сильно растянут, а что произойдет, если наступление соседа замедлится? Тогда и вовсе наши войска здесь растянутся в нитку. Разграничительная линия с 3-м Белорусским фронтом у нас проходила с востока на запад — Августов, Хайльсберг. Ставка, по-видимому, рассчитывала на то, что войска соседа будут продвигаться равномерно с нашими. Но нас даже не оповестили, где командующий 3-м Белорусским фронтом И. Д. Черняховский будет наносить свой главный удар».

Так размышлял перед битвой командующий войсками фронта. А теперь посмотрим, чем был обеспокоен и на что полагался перед сражением командующий 2-й ударной армией — армией, которой предстояло прорывать эту веками возводившуюся стену и двигаться вперед: «Оборона противника была глубоко эшелонирована. Всего насчитывалось четыре оборонительные позиции, усиленные различными инженерными сооружениями. Имелось также несколько сильно укрепленных опорных пунктов.

Действовать нам предстояло на плоской равнине с небольшими перелесками и невысокими холмами. Узкие и неглубокие речки замерзли и не являлись сколько-нибудь серьезным препятствием. Таким образом, местность была благоприятной для наступления с участием всех родов войск, но требовала маскировки.

После оценки характера обороны противника и особенностей местности Военный совет армии выработал решение, суть которого сводилась к следующему.

Главные силы сосредотовить на плацдарме севернее Пултуска, в полосе шириной всего в семь километров. После мощного удара и прорыва обороны врага для развития успеха и овладения основным узлом сопротивления противника городом Цеханувом в прорыв ввести 8-й танковый корпус генерал-лейтенанта Попова. Одновременно двум стрелковым дивизиям предстояло нанести вспомогательный удар в юго-западном направлении, выйти в тыл вражеским войскам, оборонявшим Пултусский узел сопротивления, и во взаимодействии с правофланговыми соединениями 65-й армии генерал-полковника П. И. Батова [72]разгромить Пултусский гарнизон.

На главном направлении готовились наступать 108-й и 98-й стрелковые корпуса, усиленные артиллерией и танками. Один стрелковый корпус находился во втором эшелоне.

На левом же крыле армии оборону держал всего один стрелковый полк, растянутый по фронту на десять километров».

Да, дорогой читатель, это была уже другая война. Комбинации ударов артиллерии, танков и пехоты стали сложными. Это требовало более гибкого управления и войсками, и ходом всего сражения. Грудью на пулеметы уже не лезли. Если где случался затор и путь вперед преграждал неподавленный пулемет или тщательно замаскированное и потому вовремя не обнаруженное противотанковое орудие, тут же подводили самоходную артиллерию тяжелого калибра, либо выкатывали на прямую наводку орудие и серией точных выстрелов разметывали преграду. Узлы сопротивления обходили и уничтожали атаками с флангов и с тыла.