Андрей Болотов - Жизнь и приключения Андрея Болотова [т. 4]

Привезеніе изъ Тулы яблонок воспрепятствовало намъ препроводить и достальные дни сей недѣли въ такихъ же увеселеніяхъ, какъ и начальные. Но я съ пятницы принужденъ былъ приступить къ садкѣ оныхъ и прочихъ деревьевъ и кустарниковъ, также къ поправленію и прочищенію моихъ водоводовъ. А между тѣмъ выдумывалъ и затѣвалъ новыя для сада и также необыкновенныя украшенія, и мои первыя помышленія были о сдѣланіи въ самой близости подлѣ сада на тѣхъ двухъ фальшивыхъ насыпяхъ фигуръ, которыя такъ много его лѣтомъ украшали и для всѣхъ посѣщающихъ оный служили пріятнымъ сюрпризомъ. Я воспользовался къ тому косиною прбтивоположнаго берега ближней вершины и изобразилъ одного изъ нихъ огромную и развалившуюся уже отчасти башню съ нѣсколькими пристройками прямо въ ландшафтномъ видѣ, а другою — порядочной вышины садовый домикъ, или большой павильонъ, съ восмерикомъ надъ онымъ. И мнѣ удалось какъ-то обѣ ихъ сдѣлать такъ хорошо, что я самъ не могъ ими довольно налюбоваться. Всѣ же пріѣзжающіе въ садъ для гулянья обрадовались ими такъ, что не хотѣли даже вѣрить, чтобъ были это только насыпи, а въ самомъ дѣлѣ—ни развалинъ, ни зданій никакихъ тамъ не было. А что всего лучше, то обѣ фигуры сіи были не только издали съ проведенныхъ противъ ихъ дорогъ хороши, но и въ самой близи были не дурны и столько же почти глаза обманывали. Совсѣмъ тѣмъ я тогда только ихъ еще затѣвалъ и изображалъ сперва въ своихъ мысляхъ и отчасти начиналъ ихъ рисовать драницами, а отдѣлкою ихъ занимался уже послѣ.

Впрочемъ достопамятно, что въ Ѳоминое воскресенье была у насъ въ сей годъ въ Богородицкѣ сватьба: женился нашъ соляной приставъ Михаилъ Максимовичъ Викулинъ на госпожѣ Нечаевой, дѣвушкѣ, живущей съ отцомъ своимъ въ Епифанскомъ уѣздѣ. И какъ женихъ въ особливости приверженъ былъ дружбою къ нашему дому, то приглашены были и мы на сію сватьбу, которая и была хотя ве пышная и не богатая, во довольно порядочная и парадная, и мы таки довольно повеселились на оной.

Между тѣмъ съ наступленіемъ Ѳоминой недѣли начались у насъ уже въ развалъ всѣ садовыя и другія работы, и я такимъ же образомъ, какъ и въ прошедшее лѣто, занимался оными ежедневно и посвящалъ имъ почти все свое время. А какъ и работныхъ людей и всякаго рода мастеровыхъ согнано было множество, то едва успѣвалъ все нужное имъ показывать и распоряжать дѣлами ихъ, а въ томъ я провелъ достальные дни апрѣля.

Симъ окончу я сіе мое письмо, достигшее до своей обыкновенной длины и скажу вамъ, что я есмь вамъ, и прочее.

(Февраля 17-го дня 1810 года).

Любезный пріятель! Наступившій послѣ сего мѣсяцъ май ознаменовался болѣзнею моей старшей дочери и былъ для насъ всѣхъ очень горестнымъ и печальнымъ и по сему обстоятельству весь- для насъ достопамятнымъ. Занемогла она у насъ не въ самомъ началѣ сего мѣсяца, но [на] другой день нашего праздника Николаева дня. И произошла болѣзнь сія собственно от простуды. Будучи, по обыкновенію женщинъ, подражающихъ во всемъ матерямъ своимъ, приверженною слишкомъ къ частому хожденію въ церковь, не хотѣла она никакъ преминовать, чтобъ и въ сей праздникъ не быть въ нашей церкви, не смотря какъ ни была она отмѣнно холодна от случившейся на тотъ разъ самой скверной погоды. И какъ она была по молодости и суетности своей очень легко одѣта, то и простудилась такъ, что нажила оттого себѣ самую простудную горячку. Весьма много поспѣшествовало къ тому и то, что она въ тотъ же день ѣздила съ нами въ городъ въ гости, и тѣмъ еще болѣе простуду свою умножила. Но какъ бы то ни было, но сначала болѣзнь сія казалась ничего незначущею, и потому, обманувшись какъ-то, по несчастію мы ее и не уважили и упустили первыя и нужнѣйшія минуты къ предваренію сего зла черезъ напоеніе ее своимъ цѣлебнымъ декоктомъ. Но послѣ схватились, но уже было поздно. Я во все сіе время занятъ былъ премногими дѣлами, а по- тому мнѣ сначала никто о томъ не сказалъ, боясь, чтобъ я за неосторожность и излишнюю набожность не сталъ браниться. Итакъ, мнѣ было и не до того, чтобы о томъ помышлять, а жена моя также какъ-то болѣзнь сію сначала не уважила и мало-по-малу допустила ее такъ увеличиться, что хотя мы уже всѣ старались ей всячески помогать, но все уже не пособляло, и она, бѣдняжка, черезъ нѣсколько дней слегла совсѣмъ въ постель, и болѣзнь ее такъ увеличилась, что не въ состояніи былъ помочь ей и самый уже нашъ лѣкарь. Словомъ, она превратилась въ настоящую и прежестокую и самую злую и продолжительную горячку, доведшую ее черезъ нѣсколько дней до самаго края гроба и до того, что мы нѣсколько разъ совсѣмъ уже отчаивались и считали, что она неминуемо умретъ, и даже причастивъ, приготовили уже къ самой смерти.

Не могу никакъ изобразить, сколь горестно и печально было для насъ все то время, покуда сія ея болѣзнь продолжалась и каковы были для насъ тѣ дни, въ которые бывала она въ наивеличайшей опасности и мы считали ее уже умирающею. По особливой нашей къ ней и всеобщей любви жаль намъ было ее чрезвычайно, и мы все сіе время, которое, къ вяшщему огорченію нашему, продлилось очень долго и болѣе мѣсяца, были почти внѣ себя от горести и печали. Но молодость ея и особое счастливое происшествіе, что вся недужная матерія произвела не внутри ея, а снаружи антоновъ огонь, и обстоятельство, что мы благовременно то усмотрѣли, — спасли ее въ сей разъ от смерти. Я не успѣлъ услышать, что на лядвеѣ показалось какое-то синее и черноватое пятно, какъ въ тотъ же мигъ поскакалъ за лѣкаремъ, а сей узнавъ, что было то дѣйствительно антоновъ огонь, въ тотъ же мигъ сталъ спѣшить останавливать» его разными травяными припарками и имѣлъ въ томъ успѣхъ возжделѣнный. Напослѣдокъ воспослѣдовалъ и возжделѣнный кризисъ или переломъ болѣзни, и она, къ неописанному обрадованію нашему, стала приходить въ память, и хотя очень медленными шагами, но начала мало-по-малу выздоравливать.

Но не успѣла она подняться на ноги, какъ напало на насъ новое горе. Помянутый остановленный антоновъ огонь, по начавшемуся гніенію всего зараженнаго имъ мѣста, надлежало вырѣзывать и рану сію у ней опять залѣчивать, что опять продлилось очень долго, и если не помогло намъ въ семъ случаѣ искусство нашего лѣкаря, то не знали бы мы, что съ нею и дѣлать. Но сіе было далеко еще не все. Но послѣдствіемъ болѣзни сей было то, что она впала въ глубочайшую иппохондрію и начала всего-и-всего бояться и дѣлаться равно какъ повредившеюся въ умѣ. А сіе сразило насъ всего болѣе. Мы отчаивались почти въ совершенномъ ея выздоровленіи и не прежде успокоились какъ по прошествіи цѣлыхъ трехъ мѣсяцевъ, когда исчезли уже всѣ и малѣйшіе слѣды ея болѣзни, и она пришла въ совершенное опять здоровье.

Между тѣмъ какъ все сіе продолжалось, происходило у насъ много всякой всячины. И сколько духъ мой не былъ огорченъ и обуреваемъ сожалѣніемъ о сей любимой моей дочери, но я при всемъ томъ не оставлялъ заниматься и прочими своими дѣлами, а особливо бывшими тогда въ самомъ развалѣ многими садовыми и другими работами. Пристройка моя приходила тогда къ своему окончанію, и я имѣлъ множество хлопотъ при обдѣлываніи оной внутри и дѣланіи ея къ житію удобною. Надлежало класть въ ней печи, оклеить ее обоями, подбѣлятъ потолки, дѣлать перегородки и прочее, и прочее. И какъ сначала она намъ, во время дочерниной болѣзни, ни мѣшала и къ душевному безпокойству ни прибавляла много и тѣлеснаго, но наконецъ удалось мнѣ ее къ половинѣ іюня совсѣмъ кончить. И мы, переходя въ нее, перевели съ собою уже любезную, начавшую тогда выздоравливать дочь нашу и имѣли сугубое тогда удовольствіе, ибо съ одной стороны нажили себѣ просторъ, а съ другой — могли ласкаться уже надеждою, что дочери своей мы не лишимся.