Фёдор Головкин - Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания и анекдоты

Возмужалость принцессы всё заставляла себя ждать, природа не поддавалась нетерпению императрицы и, казалось, потешалась над приготовлениями всякого рода, которые старались по возможности ускорить. Одно лишь занятие бесчисленными мелочами будущей свадьбы могло еще развлечь императрицу, воображавшую, что жених и невеста в восторге друг от друга. Её разговоры по этому поводу были для меня мучением, ибо я не хотел ни ее разочаровывать, ни выводить ее из заблуждения, а мое хладнокровие казалось ей то недостатком привязанности с моей стороны, то порочностью моего характера. Истина же заключалась в том, что эти два ребенка не могли подойти друг к другу. Великий князь, будучи только на год старше своей невесты, еще не обладал выработанностью ума и характера; его манерам, кроме тех случаев, когда это требовалось представительством, не доставало грации и достоинства, хотя он был очень красив и образован. Принцесса, к её несчастью, была воспитана при Дворе, где достоинство манер обосновывалось только душевными качествами, а её ум, под влиянием нежных забот высокопросвещенной матери, опередил её возраст, и, к тому же, развиваясь, подвергся воздействию французской эмиграции, благодаря чему он приобрел гибкость и хороший вкус, составляющий прелесть домашней жизни. Поэтому великий князь, питая к ней уважение, был немного обижен её превосходством, тогда как его невеста, которая не могла его ни в чём упрекнуть, испытывала некоторую неловкость при мысли о предстоящей связи с ребенком.

Наконец наступил давно желанный срок для брачного союза, и императрица поспешила им воспользоваться, но так неосторожно, что, как оказалось впоследствии, это разрушило её лучшие надежды. Великого князя поручили на несколько часов г-же Торсуковой, жене одного из его дядек, и племяннице г-жи Перекусихиной, камерфрау Её Величества, а затем, 9-го октября (по новому стилю) 1793 г., была отпразднована свадьба. Я должен сознаться, что это было большим облегчением для меня. Нет ничего неприятнее и тягостнее, как обязанность придавать большое значение делам, которые этого не заслуживают, изощряя свое честолюбие без определенной цели, а также замечать всякие мелочи в широких рамках событий и терять свое время на пустяки, которые для нас унизительны. Когда я теперь об этом думаю, мне кажется, что в том возрасте, в котором я тогда находился, я к лучшему и не был пригоден и должен был почитать себя счастливым, что я, так или иначе, участвовал в интимных делах Двора; но тогда я смотрел на это иначе, мне ничего не казалось недоступным, и я считал возможным рассчитывать на всё. Скоро после этой свадьбы я был назначен посланником в Неаполь и потерял из виду этот молодой Двор, так что мог о нём судить только по рассказам других, чего я однако в таких вопросах не допускаю. Но всё же то, что, во время моего отсутствия там произошло, требует, хотя бы вкратце передачи того, что мне рассказали.

До сих пор думали, будто бы императрица, отчаиваясь дождаться детей от великого князя Александра Павловича, поручила князю Зубову, с которым она в то время уже не поддерживала связи, кроме деловой и основанной на доверии, помочь этой беде; что благо государства подсказывало ей эту странную мысль и что г-жа Шувалова содействовала этому проекту, в силу которого счастливый фаворит позволил себе проявить к молодой великой княгине особое усердие, глубоко оскорбившее ее, а также и других членов императорской фамилии [235]. Я не знаю, сколько во всём этом истины, и вообще не верю в эту историю, в виду неправдоподобности, чтобы Екатерина на сей раз пренебрегла осторожностью, которую она соблюдала во всех своих действиях, к тому же еще в таком случае, когда это вовсе не требовалось обстоятельствами и когда из многих способов, ведущих к цели, именно этот способ, как одинаково гнусный и смешной, не мог быть ею избран. Но я знаю, что когда я вернулся в Россию, Их Императорские Высочества ненавидели как г-жу Шувалову, так и князя Зубова, и что император Павел I выражался на счет первой очень пренебрежительно. При Дворе это впрочем не имеет особенного значения. Мне вообще кажется, что императрица должна была достаточно знать характер великой княгини, не вступающей никогда в пререкания или споры и делающей только то, что она хотела, чтобы не пробовать такой неслыханной вещи, особенно после того, как ей приходилось терпеть неудачу даже в самых мелких вещах.

Я приведу, для характеристики великой княгини, лишь одну черту: она не переносила румян, а императрица, как она говорила шутя г-же Шуваловой, не терпела, чтобы молодая женщина появлялась в обществе «с историей её болезни на лице». После бесчисленных увещаний по этому поводу, Её Величество, полагая, что у г-жи Шуваловой не достает на это энергии, поручила фельдмаршалу графу Салтыкову объяснить её волю великой княгине. Он велел ей доложить, что желает ее видеть по делам туалета и по поручению императрицы. Так как великая княгиня отгадывала, в чём дело, она заставила его ждать до тех пор, пока она не приготовилась к выходу. Выйдя к нему навстречу с свечой в руках, она сказала: «Посмотрите-ка хорошенько на меня, милостивый государь, и скажите, как вы меня находите, говорите без комплиментов?» — «Вы очень хорошо выглядите» — ответил Салтыков. — «Слушайте, — обратилась она к сопровождавшим ее придворным дамам, — фельдмаршал мною доволен; значит, мне нечего к этому прибавлять». И, оставив его в недоумении, она удалилась так быстро, что он не мог ее догнать. Императрица сначала немного удивилась, а потом посмеялась над жалобами фельдмаршала и, видя, что он возмущается легкостью, с которою она относится к этому вопросу, сказали: «Она права, ведь она такая хорошенькая, пусть ей не говорят больше об этом».

Следующее царствование доставило великой княгине, как и всем другим, очень неприятные моменты. Император Павел I, под предлогом, что она ему напоминает его первую жену, питал к ней более чем отеческие чувства и в минуты досады на сына высказывал ему слишком ясно, что он недостоин столь совершенной жены. Но это как раз было время, когда молодая чета жила в наибольшем согласии. Принуждение, скука, чувство какой-то опасности, грозящей их положению, — сближали два сердца, вынужденных относиться ко всем с подозрением. По поводу женитьбы Шведского короля который, вместо того, чтобы жениться на сестре великого князя, женился на сестре великой княгини, последняя вынесла весьма неприятные сцены от императрицы Марии Феодоровны, её свекрови, старавшейся доказать императору, что она уже давно подготовляла это дело и что, только благодаря ей, принцесса Фридерика Баденская взяла верх над великою княжною Александрой Павловной. Как будто не было достаточно других политических и религиозных препятствий, чтобы устранить подобные подозрения!