Юрий Тынянов - Портреты и встречи (Воспоминания о Тынянове)

ВОСПОМИНАНИЯ О Ю.ТЫНЯНОВЕ

ПОРТРЕТЫ И ВСТРЕЧИ

Составитель Вениамин Александрович КАВЕРИН

Художник Валерий ЛОКШИН

Эта книга составлена с таким расчетом, чтобы статьи друзей и учеников Ю. Н. Тынянова вошли в круг современного изучения истории и теории литературы. Принцип был подсказан самой жизнью: редкий номер журнала «Вопросы литературы» выходит без упоминания имени Тынянова. С ним соглашаются, ему возражают, его цитируют, на него ссылаются. Одни уменьшают его значение в истории и теории литературы, другие в его же трудах находят убедительные возражения. Это происходит вопреки тому, что за свою короткую жизнь — он скончался сорока девяти лет — он не успел осуществить очень многие свои замыслы. Уже в середине 20-х годов, когда ему было 30 лет, художественная проза заслонила его научную работу, хотя впоследствии он возвращался к ней. В истории русской литературы лишь очень немногие наши писатели соединяли научную деятельность с художественной литературой. Можно смело сказать, что именно в этом отношении Ю. Н. Тынянов представляет собою уникальную фигуру. Он перебросил мост между наукой и литературой. Он обновил историческую прозу и одновременно включил в мировую науку ряд новых понятий, складывающихся в систему.

В книге нет ни случайных встреч, ни мимолетных впечатлений. О Ю. Н. Тынянове вспоминают и размышляют писатели, кинорежиссеры, критики и литературоведы. Необходимо отметить, что в подавляющем большинстве они были выдающимися деятелями в той области, какой посвятили свои силы. Таким образом, личность Тынянова дается в сменяющихся ракурсах и с разных позиций. В одних воспоминаниях дается личность Тынянова, в других рассматривается значение его работы в литературе, науке и кинематографии. Вся жизнь Тынянова прошла перед глазами современников, энергично действовавших и действующих в советской культуре. Он был в центре интеллектуальной жизни страны и принимал в ней непосредственное живое участие. Он был историческим романистом, ученым, переводчиком, эссеистом, сценаристом и критиком. Области разные, но тесно связавшиеся в его цельной и самобытной натуре. В каждой из них он оставил проницательный, заглянувший в будущее взгляд, а иные без его участия и вообразить невозможно.

Ю. Н. Тынянов прожил скромную, сдержанную, а на деле острую, полную душевного напряжения жизнь. В ней не было ни суеты, ни пустот. Он не потерял даром и часа. Об этом свидетельствует его архив, сохранившийся далеко не полностью и все-таки поражающий размахом замыслов и познаний. Взыскательная строгость отбора, как в науке, так и в художественной прозе, были естественны для него — писателя, никогда не забывавшего, что он действует в великой литературе. Эта его черта не раз вспоминалась, когда шла работа над сборником воспоминаний.

Статьи о Тынянове впервые были собраны редакцией серии «ЖЗЛ» (М., 1966). С выходом настоящей книги тот сборник но теряет значения. В нем напечатаны автобиография Тынянова, его статья «Как мы пишем», две неопубликованные рукописи: «Овернский мул, или Золотой напиток» и глава из начатого романа «Ганнибалы». Но сборник «ЖЗЛ» состоял из 13 воспоминаний, а в настоящей книге собраны 28. Некоторые статьи печатаются в переработанном виде. В. В. Шкловский дополнил свою статью неопубликованной перепиской с Юрием Николаевичем, свои воспоминания заново написали А. Г. Островский и А. В. Федоров. Заглавия статей в ряде случаев принадлежат составителю. В заключение приношу сердечную благодарность тем, кто предоставил публикуемые материалы,— А. П. Оксман, Т. Г. Винокур, Е. В. Россихиной, Белодубровскому. Неоценимую помощь, без которой эта книга едва ли была бы завершена, оказали мне М. О. Чудакова и Е. А. Тоддес.

Петербург еще не был Петроградом.

Еще трамваи не доходили до взморья.

Невский был вымощен торцами и кончался не площадью Восстания, а Знаменской площадью.

На площади стоял на широкой плите короткохвостый битюг, у которого как будто болели почки: так он отставил задние ноги.

Передними ногами тяжелый конь упирался в гранит; голова его была наклонена, словно он уперся в неспешном ходу лбом в стену.

На битюге сидел плосколицый, плоскобородый, кособрюхий царь в плоской барашковой шапке.

Памятник поставили в знак того, что с этого места начинается дорога на океан; обозначал же он то, что на этом месте дорога царской России кончается. Династия уже отпраздновала не свое трехсотлетие.

Правее памятника шла улица Лиговка, по ней текла речка, еще не вполне закрытая. Шла улица с узкими домами, построенными на полосках земли, когда-то бывших наделами пригородных крестьян и ямщиков. Пригородная деревня обратилась в привокзальную улицу — шумную, грязную, неспокойную. У нее была своя пресса, которая называлась «Маленькая газета»; ее редактировал знаменитый арбитр французской борьбы Лебедев — Дядя Ваня.

У хвоста памятника начинались Пески — тихое чиновничье место. Пустые пески. Греческая церковь посредине, а тут же дом дешевых квартир с двойными воротами, сквозь которые проезжал паровичок, таща за собой — через дыры дома — дым и конки туда, к рабочей окраине: на Шлиссельбургский проспект.

Рядом — корпуса больницы.

На Песках, недалеко от Греческой церкви, на втором этаже скучного дома в довольно большой и очень пустой квартире жил в 20-е годы молодой Юрий Тынянов.

Места вокруг раньше были молчаливы. Смольный институт был еще Институтом благородных девиц, в саду вокруг Таврического дворца молчат тихие пруды; в самом дворце — Государственная дума.

Как знак ее деятельности — между ней и Невой краснеет восьмигранная башня водокачки.

Казармы вокруг Таврического дворца безмолвны: у ворот стояли часовые; мощеные дворы тихи, все сжато, как пар в котле.

На перекрестках города летом и зимой в те годы, часто по двое, стоят молчаливые городовые; зимой уши городовых завязаны башлыками.

Город тих, особенно зимой, сумрачен, особенно осенью.

Светлым и шумным местом для нас был университет. В него часто вводили полицию. Стоял он на северном берегу реки, которая знаменита была тем, что иногда, отступая от залива, затопляла город, переливаясь через набережные и выступая через водостоки.

У каждого человека — большого и маленького — на дне воспоминаний, как золотой песок после промывки, лежит какая-нибудь картина — яркая, любимая.

Это воспоминание снизу освещает и окрашивает жизнь.

Данте в «Vita nuova» [»Новая жизнь» — книга юношеских стихотворений] вспоминает себя мальчиком, ему десять лет, он в первый раз видит Беатриче: «Она явилась мне одетой в благороднейший алый цвет, скромный и приличествующий, опоясанная и убранная так, как то подобало ее весьма юному возрасту».