Джон Уорд - Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

Но было уже поздно. Японская кавалерия стремительно неслась влево от нас. Двигаясь параллельно с последней группой сопротивлявшихся, они повернули направо и внезапно ринулись по склону, развернувшись в красивую линию. Они пронеслись вперед, сметая любое сопротивление, белый флаг и все остальное. Пленных они не брали.

Мои люди были всего лишь гарнизонными солдатами, и усталость начинала сказываться, однако они шли впереди, пользуясь тем, что наше наступление шло вдоль железнодорожной линии, тогда как японцам приходилось сражаться с лесом и болотами. Тем не менее я объявил сбор и пошел вперед только с теми, от кого мог ожидать, что они смогут держать строй. Таких набралось около шестидесяти, включая капитана Кларка, Падре (капитана Робертса), лейтенанта Бакли, моего чешского переводчика (Владимира), полкового старшего сержанта Гордона, сержанта Вебба (который, к моему сожалению, погиб спустя несколько дней у Спасского), полковника Франка (офицера связи) и рядовых. С этим отрядом мы шли вперед, пока не остановились в 50 ярдах от горящего поезда, осыпаемые грязью от взрывов снарядов, остававшихся у него на складе. Второй поезд казался совершенно безлюдным, поэтому, осмотрев тележку для боеприпасов его 5-дюймового орудия, брошенную без присмотра на дороге, и насчитав десять неиспользованных зарядов, мы беспрепятственно пошли по железнодорожной насыпи дальше в сторону Краевского.

Мы прошли мимо поездов и оставили их в 200 ярдах у себя за спиной, когда, к своему удивлению, услышали сзади звуки быстрой ружейной стрельбы. Оглянувшись, мы были поражены, увидев яростные вспышки ружейного огня, исходящие из оставшегося невредимым поезда и направленные в сторону японских солдат, шедших вдоль путей, по которым мы только что прошли. Даже у присущей восточному темпераменту невозмутимости есть свои границы. На мгновение японцы были совершенно сбиты с толку, но они быстро пришли в себя и, упав в траву, открыли беглый огонь. Венгров защищали обитые железом стенки вагонов, что вызвало уныние и хаос среди солдат Страны восходящего солнца. Оценив ситуацию, японский офицер приказал заряжать. Все люди тут же ринулись вперед и, словно муравьи из потревоженного муравейника, облепили поезд. Они били прикладами и кололи штыками каждого большевика, до которого им удавалось добраться, выбрасывая их мертвые тела из вагонов, стряхивая их со своих штыков, как если бы разгребали кучу угля. Потом они поставили караульных на самом высоком месте каждого поезда, а пушки выставили на дорогу, называя их своими «военными трофеями». Мне было очень жаль, что в живых не осталось ни одного большевика, который мог бы рассказать, почему они позволили шестидесяти английским военным беспрепятственно пройти около 40 ярдов и открыли огонь, только когда появились японские солдаты. В свое время мне было дано несколько объяснений, ни одно из которых не могло меня удовлетворить полностью, так что загадка осталась неразгаданной.

В это время нам вежливо сообщили, что британский отряд не должен держаться так далеко впереди остальных войск, но для того, чтобы держаться впереди всех, у меня была веская причина. Жажда крови у большевиков была столь велика, что, когда у них не имелось под рукой русского мужика, которого можно мучить, они набрасывались на чешских солдат, попавших к ним в руки в качестве военнопленных. Многие случаи такого рода настолько отвратительны, что лучше похоронить их во мраке, чем демонстрировать, каким дьявольски жестоким может быть один человек по отношению к другому. Я знал, что чехи угрожали отомстить. Упоминавшийся выше инцидент с белым флагом, возможно, был как-то связан с этим чувством, хотя я думаю, что едва ли. Так или иначе, но я решил, что там, где я принимаю участие, должны применяться более гуманные правила ведения войны. И вскоре мне представился случай продемонстрировать свои взгляды перед всей армией. Один большевицкий солдат, которому удалось ускользнуть от японской кавалерии, стал пробираться по левому краю фронта в попытке догнать отходящие большевицкие поезда. Уставший от тяжелого перехода, он лег на землю, чтобы спрятаться и отдохнуть. Строй японцев быстро приближался к тому месту, где он укрывался, поэтому он поднялся из травы и побежал. Я прицелился и выстрелил из винтовки своего ординарца, но просчитался с расстоянием, и солдат не обратил внимания на выстрел. Я выстрелил, целясь поверх его головы, и он так быстро упал в траву, что полковник Франк решил, что я его убил. Когда мы подошли ближе, его черноволосая голова снова показалась над травой, и я снова прицелился, но не стал стрелять. Я сказал полковнику Франку, что хочу заставить его сдаться, чтобы показать, как следует обращаться с военнопленным. Полковник Франк крикнул солдату, чтобы он сдавался. В ответ тот крикнул, что японцы убили всех пленных. Потом ему было сказано, что я английский офицер и гарантирую ему жизнь, если он не совершил никакого более тяжкого преступления, чем участие в боях на стороне большевиков. Без дальнейших разговоров он буквально бросился ко мне за защитой. Я стоял на железнодорожной насыпи, и весь инцидент можно было с легкостью видеть с большого расстояния. Я взял у него винтовку с примкнутым штыком и патронташ с пятьюдесятью патронами. В его бумагах значилось, что он демобилизованный русский солдат. Я поместил его под стражу из двух человек, которым приказал внимательно следить за ним сзади. Время от времени от караульных требовали разрешения убить пленного. Но эти два британских штыка гарантировали ему безопасность, как если бы он гулял по Трафальгарской площади. Могу сказать, что атмосфера, порожденная этим инцидентом, свидетельствовала о том, что наши союзники сочли это вполне обычное поведение совершенно неуместным на поле боя, но оно достигло своей цели, и в дальнейших операциях противнику позволяли сдаваться.

Теперь мы шли вперед очень быстро, и, если не считать нескольких разорвавшихся шрапнелей, которые продолжали, не причиняя вреда, перелетать через линию фронта и падать далеко за ней, мы без труда подошли к старой станции в Краевском. Если коснуться оценки способа достижения этой цели с военной точки зрения, то чем меньше о нем говорить, тем лучше. Один отряд британских войск сыграл бы весь спектакль, и нападавшие понесли бы меньше потерь, которые оказались совершенно непропорциональны захваченному объекту. Тем не менее боевой дух был полностью выбит из большевиц-кой армии, и наступление приняло характер действий загонщиков на большой охоте. Проведя предварительную рекогносцировку всей территории, я снова вывел свой отряд на железную дорогу. Справа от нас по лесистому косогору карабкались японцы. Я выбрал железнодорожные пути, поскольку знал, что впереди имеется небольшой поворот, дающий возможность безопасно подойти к станции, расположенной примерно в 300 ярдах за невысоким холмом. Японцы наступали через лес плотной массой. Большие группы солдат шли, не придерживаясь никакого определенного порядка. На повороте я заметил в 400 ярдах от нас вражеский бронепоезд. Большевиц-кий офицер лениво вышел из нашей бывшей штаб-квартиры и, поставив ногу на ступеньку паровоза, посмотрел прямо на меня, стоявшего на путях. Я навел на него винтовку младшего капрала Мурмана. Не думаю, что я попал бы в него, но я стоял достаточно близко, и это заставило его быстро скрыться в локомотиве. Последовал выстрел из головного орудия, и 2-дюймовый снаряд пролетел так близко от моей головы, что я упал между рельсами и ощупал голову, проверяя, все ли там на месте. Снаряд разорвался в 100 ярдах позади меня и убил двух японцев, ранив еще нескольких. Пулеметы, установленные на поезде, принялись утюжить лес, по которому шли японцы, с таким упорством, что за несколько мгновений за хребтом холма образовалась настоящая давка. Мой отряд укрылся слева в кустах, и я на четвереньках пополз в их сторону. Обнаружив у подножия насыпи глубокую канаву, поросшую высокими сорняками, я закатился в нее. Постепенно поднимая голову над чертополохом, я быстро выстрелил в пулеметчика, мои люди сделали то же самое.