Джон Уорд - Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

Это всего лишь типичный образец их поведения с простыми людьми. Однако ему есть одно оправдание – при определенных обстоятельствах они относятся ко всем одинаково. И если командир батальона был не совсем удачным объектом, по той простой причине, что, как правило, находился в окружении достаточного числа подчиненных, чтобы обеспечить себе уважение, то генерал без внушительного эскорта всегда становился предметом их пристального «внимания». Даже глава британской военной миссии не мог бы надеяться избежать самого оскорбительного поведения с их стороны. По стечению обстоятельств на мою часть возложили ответственность за телеграфную систему, что позволило мне лично получить в руки сообщение в адрес японской штаб-квартиры относительно специального поезда, который приближался к станции. В сообщении говорилось следующее:

«Специальный поезд №… войдет в ваш сектор в… часов. В нем из Владивостока в Уфу направляется глава британской военной миссии, генерал… и его штаб для проведения важных переговоров с генералом Сыровым, командующим чешским корпусом и русскими силами. Будьте любезны обеспечить поезду „зеленый свет“ на всем протяжении пути». Обеспечили ли японцы «зеленый свет» на всем протяжении? Эти очень деятельные и занятные маленькие люди никогда не вели себя подобным образом, и их армия тому прекрасный пример. Они остановили поезд, и отряд солдат, вооруженных примкнутыми штыками, окружил его. Они оскорбили главу британской военной миссии, посадив его со всем штабом под арест, а затем учинили тщательный допрос, чтобы узнать, не являются ли они переодетыми германскими эмиссарами. Их наглость была настолько вопиющей и в то же время характерной для них, что, когда штаб и генерал сообщили мне о происшедшем, я какое-то мгновение не знал, умру ли от ярости или от смеха.

Я приехал в Сибирь, слепо веря в достоинства этого, по общему признанию, замечательного народа. Я не преминул проинструктировать своих солдат, чтобы они отдавали честь каждому японскому офицеру и проявляли максимум вежливости в отношении каждого японского солдата, и они в точности выполняли мои указания. Но мое внимание привлек тот факт, что японские офицеры отвечали моим людям тем же лишь в очень редких случаях, а японские солдаты отдавали честь английскому офицеру еще реже. Гораздо вероятнее было увидеть на их лицах оскорбительную гримасу. Скажу абсолютно искренне, что я восхищаюсь тем, как хорошо японцы исполняют свой воинский долг, но невозможно не замечать их бессмысленное нарочитое высокомерие по отношению к тем, кто стремился поддерживать с ними мирные, дружеские отношения. К сожалению, правда, что они ошибочно считали Германию предназначенной править миром, и полагали, что в своем поведении должны следовать ее ужасающему примеру. Они совершенно открыто говорили, что являются немцами для Востока. Будем надеяться, что они правильно поняли уроки недавней истории.

За время своего пребывания в Приморье я ни разу не видел и не слышал ни об одном действии или приказе из японской штаб-квартиры, который хотя бы в малейшей степени помог реорганизации управления в этой стране. Напротив, я находил множество примеров, убедивших меня, что Страна восходящего солнца была больше озабочена поддержанием беспорядка, как самого верного способа продвижения своих амбициозных планов.

На этом этапе другие союзники не имели собственной дальневосточной политики. Их главной целью было как можно дальше отогнать германо-венгерские силы, которые под прикрытием большевизма проводили зловещую политику тевтонского проникновения. В то время большевизм на Дальнем Востоке был попыткой свести к системе действия разбойничьих китайских банд на монгольской границе. Объединившись и встав под начало германских и венгерских военнопленных, большевики превратились в замечательную военную силу для пресечения всех попыток навести порядок в России и восстановить Восточный фронт. До установления большевицкого режима эти китайские банды жили убийствами и грабежом, это была их работа, они торговали награбленным, хотя это считалось незаконным и иногда сурово каралось. Неудивительно, что они примкнули к крестовому походу Советов, когда те провозгласили воровство и убийство основой новой русской демократии. Поначалу это германско-венгерско-китайское объединение было обречено на успех. Китайцы легально и безопасно получали свою добычу, а немецкие военнопленные играли важную роль в защите своей родины и уничтожении ее врагов.

Если бы Германия проиграла на Западном фронте, то благодаря этому противоестественному объединению она продолжила бы удерживать потенциальные богатства владений покойного царя и наверняка выиграла бы войну. Это и стало причиной нашего присутствия в Сибири, но не причиной для присутствия Японии.

Вскоре после событий, описанных в главе 4, я получил от генерала Отани приказ взять на себя командование железной дорогой и территорией в пятьдесят верст по обе стороны от нее, от Спасского до Уссурийска включительно. В мои обязанности входили охрана железной дороги, управление территорией и принятие всех мер, необходимых для поддержания свободного проезда по находящимся на данном участке линиям железнодорожных коммуникаций. Мне было предписано разместить свою штаб-квартиру в Спасском и провести там все мероприятия по подготовке к зиме. Я постарался связаться с тем, что осталось от прежних русских властей, гражданских и военных, а также с новыми властями там, где таковые были созданы. К тому времени удалось многого добиться в отношении всего, что касалось удобства моих людей. Были построены новые дороги, а старые восстановлены, разбитые окна, ветхие стены и столярные изделия были либо заменены, либо отремонтированы. Электроприборы найдены и починены, и то, что прежде было унылым темным кирпичным строением, превратилось в хорошо освещенное здание, которое по ночам было ориентиром для ближайших окрестностей.

Кроме того, мы начали болезненный процесс восстановления разрушенной общественной структуры. Больше года в этих районах царила власть не закона, а силы, поэтому требовалось ликвидировать последствия множества прежних ошибок и личных обид. В сопровождении небольшой личной охраны я много ездил по ближним деревням и поселкам, ставил стол посреди улицы и с помощью приходского священника и местного старосты выслушивал и разрешал споры, как общественные, так и личные: от угроз и причинения вреда до присвоения и захвата хутора. Апелляции не допускались. Невозмутимые английские солдаты, стоявшие у меня за спиной с примкну-тыми штыками, ставили мои решения выше любых сомнений. Одно или два дела по вопросам собственности я передал законному суду, но в каждом случае обе стороны возражали, заявляя, что предпочитают немедленное решение. Троих убийц я отправил в суд, который созвал сам под председательством одного старого русского офицера, но его так пугала перспектива приговорить их к казни, из страха, что они могли оказаться большевиками – это слово наводило ужас на всех, – что мне пришлось отправить их в другой район, чтобы сделать возможным законное решение. Рассказы о моих действиях так быстро распространились, что стало затруднительно, если вообще возможно, тщательно и эффективно разбираться с возрастающим день ото дня потоком истцов. Я начал понимать, почему в более цивилизованных обществах судебное производство делают таким дорогим. Русский крестьянин либо чрезвычайно склонен к сутяжничеству, либо ошибочно принял свободное английское здравомыслие, которое пришлось ему по вкусу, за свободную систему правосудия.