Геннадий Бочаров - Жизнь и миг

Кончились мука, сахар, соль. Потом вообще все кончилось. Пришлось забить оленя. Потом они подстрелили двух лосей. У них осталось семь патронов.

Они укрывали головы тонкими мешочками из-под продуктов. Сделали унты из переметных сумок — теперь они были в брезентовых унтах… Снег не попадал больше сверху, но ступни ног стыли от мороза.

По ночам вокруг оленей кружили рыси.

Каждый вечер они рубили хвойные ветки и на них устраивались на ночлег. Ели снег.

Однажды, когда Анатолий почувствовал, что ребята сдают, он высказал мысль, которая придала им сил. Он сказал: «Пройдем еще несколько дней и станем на зимовку, будем ждать весны». Конечно, это звучит парадоксально: ждать весны! Но парадокс здесь только кажущийся. Люди, теряя силы и надежды, уже не могут черпать уверенность в завтрашнем дне, потому что день сегодняшний, многократно повторенный, не обещает никаких изменений и завтра. В это время, когда человек рассуждает так или вовсе уже не рассуждает, а отказывается верить в спасение, в это время ему вдруг говорят о далекой весне, говорят спокойно и убежденно — тут у него просыпается чувство, порожденное спасительной перспективой. «Мы доживем до весны!» — думали каюры, и в этом было спасение.

С таким настроением они проснулись утром. Тронулись в путь. Через полчаса они увидели следы оленей. И каждый из них понял: это следы домашних оленей. Ребята потеряли от радости головы. Они шли, не останавливаясь ни на минуту, шли час, два, пять, шесть часов подряд, выбивались из последних сил, но шли по оленьим следам без остановок. На закате солнца между соснами они увидели грубо сколоченную, реальную, «живую» сторожку…

Вышла женщина — только вскрикнула. Она увидела черные лица мальчишек, лохмотья на головах и ногах, увидела их слезы… Это была жена оленевода Николая Яковлева, сам он был в это время в тайге, но здесь был его отец Илья Яковлев, которому 127 лет, и он сказал ребятам, что они молодцы — теперь из них выйдут настоящие каюры и настоящие мужчины. Им дали шапки, теплую одежду, и рано утром они тронулись в последний переход, к метеостанции, которую указал им оленевод…

…Потом был самолет и возвращение домой, где два с половиной месяца, днем и ночью, их ждали, не веря ни во что, кроме встречи…

…У нас много лесов, бесконечно большая тайга, есть пустыни и горы — длинные цепи гор. Каждый день в пустыни, леса и горы уходят люди обживать очень трудные места. И при этом иногда случается так, что кому-то не повезет. Тут спасает только одно — стойкость, мужество. Но подвиг и мужество ценны не только своим свершением — они бесконечно ценны как пример для других. И когда кому-то выпадает тяжкое испытание, он вспоминает людей, уже победивших и сдавших главный экзамен. Вот поэтому мы рассказали о трех ребятах, сдавших суровый экзамен в самом начале жизни — они ведь очень молоды.

Это было в немецком городе Карл-Маркс-Штадте во время встречи с молодежью. Каждый из нас отвечал на вопросы. Мы сидели в высоком спортивном зале, за длинным узким столом. Вдруг я услышал, как один парень сказал:

— А вот у вас, в Советском Союзе, на Дальнем Востоке, заблудились в тайге три молодых человека и вернулись живыми. Интересно, — закончил он, — остались они друзьями, когда вернулись, или разошлись?

— А почему вы ставите вопрос так? — спросил мой сосед, молодой инженер из Ижевска, — я читал эту статью тоже, но…

Парень, который задал вопрос, передал инженеру номер «Юнге вельт». Я увидел в газете полную перепечатку из «Комсомолки» статьи «Трое».

— Пусть задает вопрос до конца, — вмешался я, — эту статью писал я.

— Вы не удивились тому, что спросил Курт? — сказала девушка с короткими золотистыми волосами. — В журналистике и литературе приводится много фактов, когда люди не выдерживают длительного контакта в тайге или во льдах…

— Мне пришлось встретиться с оленеводами через двое суток после их возвращения из тайги, — сказал я. — Вылетел на Дальний Восток, приехал в таежный поселок, мороз стоял в те дни пятьдесят градусов.

— Сколько-сколько? — переспросили многие у переводчика.

— Пятьдесят, — сказал я снова. — Однажды в дороге, у подножия горы Эзоп, у нас сломалась машина, и мы слышали, как стреляют от мороза сосны.

— А как можно дышать в такой мороз? — спросил кто-то.

— Можно, но легкие болят, если с мороза попадаешь сразу в теплый дом. Так вот, — продолжил я. — Мне пришлось увидеть ребят через два дня после таежной эпопеи. Они держались друг друга, наперебой приглашали нас с коллегой в гости, по-детски радовались спасению и были как родные братья…

— А как они вытерпели два месяца в тайге?

— Они не паниковали. А от морозов защищались как могли.

— Железным надо быть, — сказал Курт.

— Те ребята выполняли долг, — сказал парень в военной форме, на вид совсем мальчишка, — правильно? А мы говорим о градусах жары и мороза.

— Правильно, — ответил я. — Они не бросили стадо оленей. Несмотря ни на что.

В разговор снова вмешалась девушка с золотистыми волосами. Она попросила срочно перевести:

— Главным испытанием для человека была и будет среда.

— А у нас много асфальта, — сказал Курт.

— Курт, — сказал я, — в Оксфорде один студент убеждал меня в том, что сегодня в мире не осталось настоящих приключений для мужчин. Он говорил так же, как и ты, — все в бетоне и асфальте.

— Так не только он и я говорим, — улыбнулся Курт.

— Поэтому, — продолжал я, — тот парень оправдывал стремление некоторых людей создавать для себя максимум неудобств и трудностей. Одни в бочках переплывают океан, другие прыгают с зонтиками в пропасть.

— Если ты сильный и мужественный человек, — сказал молодой военный, — ты проявишь эти качества и в городе. На асфальте.

— А как узнаешь, на что ты способен? — спросил Курт. — Нужно попасть в первобытную ситуацию. А город предлагает испытания только голове, а не сердцу и мышцам.

— И все-таки я предпочитаю обо всем этом только читать, — повела плечами, словно от холода, девушка с короткими золотистыми волосами.

Многие засмеялись. А Курт в заключение сказал:

— Давайте не спорить. Давайте напишем тем трем ребятам на Дальний Восток. И все у них узнаем.

— Да, да, да, — согласились многие.

Я дал адрес.

Над далекими плавнями вспыхивал и гас тонкий луч прожектора: кто-то просил о помощи. В густой темноте, левее вспышек, не было видно ни искры света. Сутки назад там светились огнями окна рыбацких домов…