Геннадий Бочаров - Жизнь и миг

Спасательные работы ведутся в труднейших условиях бездорожья, сильного ветра и ледяных, непрекращающихся дождей. В Краснодар идут телеграммы из разных городов страны — предлагается помощь.

Когда приходит большая беда, люди забывают о мелочах. А мелочами в такую пору становится все, кроме человеческой жизни.

— Я боюсь, что кто-то остался в юго-западных плавнях, — говорил в Темрюке один из командующих группой солдат и офицеров.

— Мы прошли их дважды, — отвечал ему старший лейтенант, — с востока на запад и с юга на север. Порвали гусеницы на двух транспортерах. Никого нет.

— Черт с ними, с гусеницами. Берите новые транспортеры и пройдите еще раз.

Я записал этот диалог не потому, что он символичен. Он просто характерен для такой обстановки… Много раз мне приходилось слышать слова, которые говорили председатели чрезвычайных комиссий на местах бедствий:

— Здесь предстоит большая работа, но она не идет и не может идти ни в какое сравнение с тем, что уже сделано по спасению людей…

…Однажды вечером я увидел, как к генералу подошел офицер и сказал:

— В районе плавней, ближе к открытому морю, замечены сигналы бедствия. Сигналы подают наши.

— Выходите на транспортере.

Я представился генералу и сказал:

— Разрешите выйти с ними?

— Простудитесь, — сказал кто-то рядом.

— Не в этом дело, — возразил генерал. — Там ведь никого из жителей не будут спасать. Там застрял наш транспортер. Солдаты.

— Но они спасали жителей? — спросил я.

— Они прочесывали плавни еще раз. На всякий случай. А теперь будем выручать их самих.

— Разрешите выйти с транспортером, — настаивал я. — Нужно ведь поговорить с молодыми солдатами во время выполнения ими задания. Правильно?

— Правильно, — сказал генерал, не меняя выражения лица.

— Надо, наверное, разрешить, — сказал полковник, услышав наш разговор.

— Заговорила родная кровь? — улыбнулся генерал.

Полковник был огромного роста, широкоплечий, с добрым открытым лицом.

— Заговорила, — согласился он.

— Вы военный журналист? — спросил я.

— У него отец был журналистом, — сказал генерал. — Главным редактором «Известий» был… В общем, выпейте спирта, сапоги вам дадут.

Это была одна из тех осенних ночей, когда под открытым небом могут, наверное, оставаться только памятники. Темнота казалась твердой, лил проливной дождь.

— Вон их луч, — показал на юг офицер. — Отсалютуйте им, что мы плывем на помощь.

— Сколько вы уже здесь? — спросил я у солдата, который стоял рядом.

— С самого начала, — сказал он, — трое суток.

— А на службе сколько?

— Тоже с самого начала, — засмеялся он, — второй год.

— В такой переделке впервые?

— Вообще, да, — ответил он. — И они впервые, — и показал на ребят.

Транспортер качнуло, и мы изменили курс: пошли к морю.

— Очень устал?

— Вообще, да, — сказал он. — Спать сначала хотелось. Теперь не хочется ничего.

— Страшно было в первый день? — спросил я.

— Вообще, да, — сказал он и смахнул капли дождя с носа. — Потом привык. Некогда было бояться. Мы спасали детей и женщин.

— Многих спас?

— Я? — спросил он. — Я спас троих. Многие женщины, когда услышали шум волны, привязали себя веревками к деревьям, а детей — к себе, чтобы не смыло. Потом нам приходилось резать веревки ножами…

— Медленно идем, — донеслось слева.

— Грязная вода, — сказал офицер, — бревна, доски.

— Нам бы морской перехватчик, — заявил мой сосед. — И чтоб ни бревен, ни досок — за две минуты достали бы наших.

— За сколько? — спросил второй солдат.

— За десять минут, — прикинул офицер.

— Нам говорили, что американцы испытывают перехватчики со скоростью шестьдесят узлов.

— Они их испытывают давно, — сказал офицер. — Перехватчики «пи-джи-эйч». Мы на таких скоростях работаем регулярно.

— Мой друг на перехватчике служит, — сказал один из солдат.

— Ветер как лед. Называется — юг.

— Вернетесь в часть — согреетесь и отдохнете.

— Сниться все долго будет, — тихо сказал мой сосед.

— Мне тоже снится многое, — признался я. — Видеть приходится всякое.

— А пишете, как правило, другое, — сказал офицер. — На месте стихийного бедствия, мол, все нормально, люди спокойны, довольны. Читаешь — и кажется, что даже лучше становится, когда стихия врывается в село или город.

Я промолчал.

— Я не говорю о вас лично, — повернулся ко мне офицер. — Не обижайтесь. Я пользуюсь случаем.

— Не обижаюсь, — сказал я. — Вы правы. Я готов к коллективной ответственности за глупость одного из нас.

Офицер засмеялся и сказал, гася сигарету о мокрую рейку кузова:

— Коллективно расплачиваются, а не отвечают.

— У вас еще есть сигарета? — спросил солдат.

— Еще полпачки, берите. Хватит.

— До утра будем мокнуть, может не хватить.

— Хорошая закалка для мужчины, — сказал офицер.

— Я не жалуюсь, — возразил солдат. — Я просто говорю, что до утра будем здесь.

— Он не жалуется, — повернул голову второй солдат. — Он раньше всех нас прыгал в воду. Один раз чуть не утонул.

— Неправильно понял, — сказал офицер.

— Моя мать говорила, — сказал солдат, — береги себя, но не ради себя. Тогда и станешь мужчиной.

— Правильно, — согласился офицер. — Мудрая у тебя мать. Подходим к нашим. Приготовиться!

Солдаты взялись за тяжелый колючий канат. Прожектор осветил близкий зеленый борт с номером и звездой, трех перепачканных, замерзших парней.

— Думали, потонем! — раздался с борта мальчишеский голос. — Трансмиссия полетела.

Была мучительная работа. Канат срывался, уходил под воду, его крепили снова, тянули транспортер по открытой воде, потом разворачивали и затягивали в узкий канал, потом выбирались на берег, буксовали в бездонной грязи, добирались на ощупь до бывшего шоссе, а когда, наконец, добрались, наступил рассвет, земля была в тошнотворно молочной слякоти. И была минута, когда не верилось, что есть на свете сухие рубашки, сухая обувь, сухие пыльные тротуары.

— Молодцы, — сказал командир солдатам в штабе, — еще одна ночь прошла.

— Ночь прошла, а дела не кончились, — поднялся из-за стола генерал. — В обозначенном нами квадрате номер три…

И они ушли в квадрат № 3.

Когда они сделали все, что могли, они поняли, что шок может в любую секунду остановить сердце больного. Вывести Чеботарева из этого состояния мог только врач, квалифицированный, подготовленный…

Он был точен: пришел ровно в 16.00. По аллеям парка гуляли бабушки с внучатами, у подножия памятника гренадерам толпились голуби. Мы сели на холодную скамью. Я не стал говорить, что многое о нем знаю.