Александр Королев - Илья Муромец

В 1898 году Богораз, отбыв наказание, приехал в Санкт-Петербург, привезя с собой массу всякого этнографического материала, в том числе полтора десятка былин. Ссылка нисколько его не перевоспитала — в будущем Владимира Германовича ждали метания между партиями, научные экспедиции, журналистика и романистика, стихи и проза, бесконечное противостояние властям (он раз двадцать привлекался к суду, неоднократно сидел, хотя и недолго, и уже не тяжело), два раза Богораз объехал земной шар, с санитарным отрядом прошел страшную мировую войну. Октябрь, как это часто случалось со старыми оппозиционерами, он не принял, в Гражданскую войну потерял семью, потом примирился с большевиками и завершил свою непростую жизнь окруженный почетом — на посту директора Музея истории религии и атеизма Академии наук СССР.

Но это всё в будущем, а в начале XX века записанные В. Г. Богоразом тексты былин породили массу надежд: а ну как еще где-то что-то есть! Кроме Колымского края, бытование былин зафиксировали в Нерчинске, Енисейской и Иркутской губерниях, в Амурской области. Конечно, былинными «очагами», такими как Барнаул, не говоря уже об Олонии, указанные местности не были. Но все-таки… Кое-что удалось обнаружить братьям Александру и Владимиру Железновым у уральских казаков, а М. П. Карпинскому — у гребенцев. Наконец, в мае 1902 года последовало распоряжение военного министра А. Н. Куропаткина об организации собирания народных песен в каждом казачьем войске — и работа закипела! А. А. Догадин обследовал районы поселения астраханских казаков, А. И. Мякутин — оренбургских. Но особо стоит отметить труды Александра Михайловича Листопадова (1873–1949), изучавшего народную песню в области Войска Донского — местности, откуда вышли все прочие казачьи войска России. Листопадов был сыном священника, окончил Новочеркасскую духовную семинарию, учительствовал в родной хуторской школе, пытался учиться в Московской консерватории и Московском университете — но закончить их не сумел. В октябре 1902-го — июне 1903 года А. М. Листопадов вместе с другим собирателем С. Я. Арефиным, получив финансовую поддержку Областного статистического комитета области Войска Донского, объездил в поисках песен Донской край (всего преодолев 2500 верст). В 1904 году, уже в одиночку, он совершил еще одну экспедицию по Дону. За это время удалось записать 720 казачьих песен: исторических, лирических, обрядовых и былин. В 1911 году вышел в свет сборник «Песни донских казаков, собранные в 1902–1903 гг. Выпуск 1», включавший 107 текстов. К тому времени Листопадов, также отметившийся в оппозиционной деятельности, оказался в ссылке в Саратове, где преподавал. В Новочеркасск он вернулся только после революции. И лишь с 1936 года смог, наконец, полностью отдаться любимому делу — казачьей песне. Он стал руководителем ансамбля донских казаков в Ростове-на-Дону. {34} 34 Иванова Т. Г . История русской фольклористики XX века: 1900 — первая половина 1941 г. СПб., 2009. С. 226–228.

Былинный материал, полученный из казачьих районов, сильно отличался от того, что был записан в Олонецкой губернии. На Русском Севере былины исполнялись одним сказителем, у казаков же былины превратились в хоровые песни. У донцов сложился следующий порядок их исполнения: песню «заводит» «запевала» — лучший в хоре песенник, причем свой «запев» он иногда начинает особым, характерным для него «наигрышем» — короткой музыкальной фразой, состоящей из «довольно иногда затейливых мелодических фигурок», как бы давая этими «наигрышами» упражнение голосу, налаживая, «наламывая» его («наламаешь голос, он и катится»). «Запевала» всегда ведет песню, выполняя функцию дирижера, за ним держатся остальные песенники. Он «говорит», «показывает» песню с начала до конца, подбадривая своих товарищей «дружнее держать на голос», а «подголосников» — «брать на подголоски» и «выводить». Важную роль играет «подголосок» — он ведет самую высокую партию, он «душа песни». Без него песня кажется неполной, как бы хорошо ее ни исполняли другие голоса. Он оживляет мелодию, варьируемую средними голосами, дает песне ширь и свободный размах. Чем лучше подголосок знает песню, тем увереннее, красивее и разнообразнее его ходы. «На общем фоне музыкальной картины, которую образует основная мелодия с сопровождающими ее вариантами других голосов, — легкие, оригинальные мелодические переливы и скачки подголоска дают впечатление полноты и своеобразной законченности». {35} 35 Листопадов А. М . Народная казачья песня на Дону. Донская песенная экспедиция 1902–1903 гг. // МЭК. Т. 1. М., 1906. С. 177–178. Как песни хоровые, былины в исполнении казаков не могли включать сотни стихов (как у сказителей Олонии). Они краткие, излагаются сжато, не так, как было принято исполнять бесконечно растянутые, наполненные всякими подробностями и повторами севернорусские «старины». У казаков пелось чаще всего про одно действие, один эпизод, рисовалась одна картина. Зачастую сохранилось лишь начало когда-то попавшей на Дон былины; исполнителей, судя по всему, не волновало ее продолжение, составляющее на Русском Севере главное содержание эпического сюжета. «Таким образом, — писал профессор В. Ф. Миллер, — „песня“ выдвинута на первый план перед сказанием». {36} 36 Миллер III. С. 257. По существу, это была уже не былина, а былинная песня. И все-таки, несмотря на свою скомканность и дефектность сохранившегося содержания, былинные песни казаков стали важным свидетельством широкого распространения в давние времена «старин» на всем пространстве русской жизни, а не только в Олонецкой или Архангельской губерниях.

На исходе XIX века многим казалось: после изысканий Рыбникова и Гильфердинга запасы эпоса на Русском Севере исчерпаны почти полностью. Серьезные ученые были заняты не бесплодными, как им представлялось, усилиями по поиску несуществующего, а систематизацией и анализом накопленного предшественниками. Так было вплоть до серии открытий новых территорий с живым звучанием былин, сделанных на рубеже XIX–XX веков молодыми исследователями — А. В. Марковым и А. Д. Григорьевым, Н. Е. Ончуковым, братьями Б. М. и Ю. М. Соколовыми. После их работ стало ясно, что скептики рано поверили в оскудение ресурсов Европейского севера России.

Обеспеченный выходец из духовного сословия, сын протопресвитера Успенского собора в Кремле, Алексей Владимирович Марков (1877–1917) обнаружил очередной «былинный очаг» еще будучи студентом историко-филологического факультета Московского университета. В августе 1898 года ему довелось побывать на восточном (Зимнем) берегу Белого моря, в селе Зимняя Золотица. Здесь состоялось его знакомство с 76-летним крестьянином Гаврилой Леонтьевичем Крюковым, от которого начинающий филолог записал сразу пять былин. Место было новое, еще никто из собирателей не забирался в эту часть Архангельской губернии, хотя уже у Киреевского имелись былины, переданные ему корреспондентами из Архангелогородчины. Гаврила Крюков, знакомство с которым произошло, как определял сам Марков, благодаря «счастливому случаю», {37} 37 Былинная традиция на Белом море (Из отчетов о поездках А. В. Маркова и А. Д. Григорьева) // ИОРЯС. 1900 г. Т. 5. Кн. 2. СПб., 1900. С. 641. сообщил студенту-исследователю, что в его селе есть и другие мастера и мастерицы «сказывать старины». Разговор определил направление поисков. В июне 1899 года Марков, получив финансовую поддержку Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии, отправился на Север, намереваясь произвести масштабную разведку — обследовать Зимний берег, перебраться на Терский берег Белого моря, а далее побывать в Мезени. На все это Марков планировал потратить месяц. На начальном этапе путешествия компанию ему должен был составить Александр Дмитриевич Григорьев (1874–1945), в тот год с отличием окончивший историко-филологический факультет. Путь в науку Григорьева не был прост. Родившись в Варшаве — одном из крупных городов тогдашней Российской империи, Александр Дмитриевич с раннего детства познал нужду. Когда мальчику было девять лет, его отца, фельдшера (в общем-то и без того человека небогатого), разбил паралич. Хлопоты по содержанию семьи, в которой кроме сына были и дочери, пали на сына и мать, женщину волевую. Еще гимназистом Александр начал давать уроки. В его детстве и юности было много унизительного и тяжелого — недоедание, дурная одежда, долги, которые наделали его метавшиеся в поисках выхода из финансового тупика родители. Только благодаря своему упорству, трудолюбию и таланту Григорьев сумел получить университетское образование в Москве. {38} 38 Детальное изложение биографий А. В. Маркова, А. Д. Григорьева и ряда других крупных русских фольклористов см.: Иванова Т. Г . Русская фольклористика в биографических очерках. СПб., 1993.