Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

26 (2) сентября. Среда.

Ничего особенного нет. Встал, колол дрова, потом приплел ручку в корзине. Пишу в 3 часа дня, настроение среднее.

Внизу страницы: Все время упорно занимался плетением корзин и продавал их в деревне на хлеб».

На след. странице: «Я уже учусь. Н. Фиг…» Далее идет список моих учителей. Еще далее — всякие подписи и денежные расчеты и заметки.

На отдельном выпавшем и случайно уцелевшем листке: «Сводка дел на 21 ноября. Утром в Жилищный отдел и Продовольственную управу… После обеда — учиться. Если много времени, то сходить за прутьями. После учения, если поздно, прямо в Управу».

Таким образом, поздно осенью начались наконец занятия в гимназии Малиновского. Для оформления в гимназию мне пришлось сходить в семинарию и взять документы: выписку из метрической книги о рождении и свидетельство об обучении в семинарии. Это свидетельство с крестом наверху, было напечатано уже по-новому правописанию без «ять». Вот его текст:

«Свидетельство

Воспитанник Костромской духовной семинарии Фигуровский Николай, сын псаломщика, Костромской губернии Рождественского Собора города Солигалича Александра Иоаннова Фигуровского, родившийся в ОДИННАДЦАТЫЙ день месяца НОЯБРЯ тысяча девятьсот первого года, по окончании курса учения в Солигаличском духовном училище поступил в августе месяце 1915 года в Костромскую духовную семинарию, в коей обучался по октябрь месяц 1918 года при поведении отличном (5) оказал успехи:

По изъяснению священного писания — хорошие (3).

По теории словесности…

Истории русской литературы — хорошие (3).

Всеобщей гражданской истории…

Русской гражданской истории — очень хорошие (4).

Алгебре…

Геометрии — хорошие (3).

Тригонометрии…

Языкам — греческому…

Латинскому — хорошие (3).

Французскому…

Церковному пению — очень хорошие (4).

По окончанию курса учения в третьем классе и переводе в четвертый класс семинарии он, Фигуровский Николай, по постановлению семинарского правления от 12 октября 1918 года, уволен из вышеназванной семинарии, согласно прошению, и по тому не может пользоваться преимуществами, присвоенными окончившими полный курс учения в семинарии §§ 177 и 178 Высочайше утвержденного 22 августа 1884 г. Устава православных духовных семинарий.

По отправлению воинской повинности он, Фигуровский, пользуется льготами, предоставленными воспитанникам учебных заведений первого разряда (Устав о воинской повинности § 64, п. I. Изд. 1897 г.).

В удостоверение чего и дано ему, Фигуровскому, сие свидетельство от Правления Костромской семинарии за надлежащими подписями и приложением печати Правления, г. Кострома. Ноября 8 дня 1918 г.

Ректор семинарии — Протоиерей Н.Владимирский.

Члены правления — М.Сперанский. Секретарь — протоиерей А.Крутиков.

Печать правления.

Костр. Дух. семинарии № 1430».

Итак, 1 ноября 1918 г. я начал учиться в гимназии Малиновского, вскоре переименованной во 2-ю Советскую школу 2-й ступени. На квартире я встал у тетки Авдотьи в Ипатьевской слободе за наплавным мостом через реку Кострому. Учились мы в здании бывшего реального училища на Мшанской улице. Учеба шла не особенно систематично. В сравнении с семинарией, не было ни священного писания, ни древних языков. Зато было введено несколько новых предметов математического и естественнонаучного циклов.

Каждое воскресенье по-прежнему я бегал в Никольское и уже почти не занимался ремеслами, корзинами и сапожничеством. Связь с Никольским стала постепенно ослабевать.

Я стал учеником 8-го выпускного класса школы. Вместе со мной учились лишь немногие бывшие товарищи по семинарии, главным образом костромичи. Но наряду с ними в нашем классе было значительное количество бывших «епархиалок» — учениц Костромского епархиального училища. Вначале совместное обучение с девочками казалось нам странным и необычным. Но скоро мы к этому вполне привыкли.

Уроки в школе вели лишь немногие из бывших семинарских учителей. Большая же часть учителей были из бывшего Реального училища. От уроков в школе у меня не сохранилось почти никаких воспоминаний, точно так же, как и об учителях. Слишком быстро промчались несколько месяцев нашей учебы.

Но что было для меня, как — я думаю — и для всех учеников выпускного класса важно в учебе — это «трудовое воспитание». В расписание уроков были включены уроки в ремесленных мастерских, организованных при школе. Можно было выбирать занятия в одной или двух мастерских. Я выбрал занятия столярным делом и сапожным делом. У меня в то время, да и потом была склонность к «рукоделию» и у меня уже имелись некоторые навыки, например в сапожном деле. Думалось тогда — ремесло никогда не лишне для моего поколения.

В то время было совсем не легко организовать учебные мастерские при школе. Не было ни станков, ни инструментов. Но приглашенные для занятий с нами мастера откуда-то достали верстаки, рубанки, пилы и прочие инструменты, а также необходимое оборудование для сапожной мастерской. Помню, в столярной мастерской я получил задание сделать табуретку по образцу. Я настрогал немало досок, пока удалось склеить довольно корявую табуретку. Но больше я занимался в сапожной мастерской. Наш мастер — сапожник вовсе не производил впечатления старого сапожных дел мастера, «пришибленного в детстве колодкой». Имея «интеллигентный вид», он был, однако, мастером своего дела. Он обучил нас основным операциям «ручного» шитья обуви. В конце обучения я получил от него раскрой дамских туфель и под наблюдением мастера сшил довольно красивые дамские туфли, поступившие в продажу.

Очень привлекательным в школе был и школьный хор. Многие ученики, бывшие семинаристы и епархиалки, обладали прекрасными голосами. Руководил хором один из моих семинарских товарищей Курахтанов, а в составе хора было около 50 человек. На школьных вечерах хор часто выступал с русскими и революционными песнями.

Быстро прошли 5–6 месяцев учебы. За эти месяцы мы не успели даже хорошо познакомиться с новыми товарищами и учителями. Вместо весенних каникул в конце апреля нас выпустили из школы. Помню выпускной вечер в школе. Он был торжественным и многолюдным. После официальной части наш хор дал прощальный концерт, прошедший с исключительным успехом. Особенно удалось исполнение революционных песен: «Вихри враждебные…» и других.

Свидетельства об окончании средней школы мы получили, однако, лишь в сентябре, когда удалось напечатать соответствующие бланки. В полученном мною свидетельстве говорится, что я поступил в 2-ю Советскую школу 2-й ступени 1 ноября 1918 г. в 4-й класс (соответствует 8-му гимназическому) и обучался в ней в течение 1918 и 1919 гг., прослушал (только!) полный курс по следующим предметам: русскому языку, математике, истории, физике, естествознанию (естествоведению), рисованию, декретоведению, политической экономии, гигиене, психологии и французскому языку (ничего не могу вспомнить о преподавании этих предметов и об учителях). Согласно постановлению Школьного совета от 11 апреля 1919 г. выдано мне сие свидетельство об окончании 2-й Советской школы 2-й ступени. Далее следуют подписи — Председателя совета Н.Малиновского и членов совета. Никого из них, кроме Малиновского, не помню. Характерно, что все вписанное в бланк свидетельства сделано рукою Малиновского. Видимо, он был большой энтузиаст в заботах о нашем будущем и, по крайней мере формально, довел нас до окончания средней школы. Нельзя не поблагодарить его.