Николай Фигуровский - Я помню... [Автобиографические записки и воспоминания]

Речь была предоставлена Фурманову. Помню, эта речь произвела на нас впечатление своею убедительностью и формой. В те времена это казалось новым и небезынтересным. Принцип «непротивления злу» был разгромлен. Да он никак не вязался с той реальной атмосферой революционной борьбы, которая волей-неволей захватила массы с ее суровостью, непримиримостью к врагам. В такой обстановке всякие расплывчатые идеи без глубокого философского и практического обоснования казались вообще нелепыми и не могли встретить сочувствия среди практичных костромских мужичков.

После этого политчаса толстовец свободно разгуливал после занятий по двору казарм, мы с ним встречались, вели разговоры, первое время вокруг него даже собирался кружок, но скоро все поняли, что его «проповедь» не для нас. Скоро такие встречи с толстовцем возле полковой церкви нам наскучили, да и сам виновник всей этой кутерьмы куда-то исчез.

Такие, да и некоторые другие события несколько разнообразили наше невеселое солдатское житье. Жили мы плохо, в тесноте, поедаемые вшами. Кормили нас также плохо. Хлеба выдавалась четверка (т. е. около 100 г.) в день. Суп состоял неизвестно из чего: одна селедка клалась в котел человек на 100. Занятия проходили довольно напряженно, и мне всегда мучительно хотелось есть. К концу апреля мы до известной степени стали уже «старыми» красноармейцами с месячным стажем. Нас стали назначать в наряды. Не все наряды, как известно, доставляют удовольствие. Сидеть дневальным целые сутки в казарме не представляло интереса. Но еще хуже было чистить уборные и помойные ямы; к счастью, в такие наряды назначали сильно провинившихся. Можно было попасть в караул, т. е. стоять на постах, например у ворот, ведущих в казарму. Здесь, кстати, посты были двойные и тройные — на всякий случай. Стояли часовые и вдоль стен казарм.

Свежий человек мог бы подумать, что посты вдоль стен казарм (изнутри) просто придуманы досужим начальством. В действительности они стояли не зря. Перед Пасхой, да и в пасхальные дни тоска по дому заставляла многих ребят бежать из казарм домой и добраться до Костромской губернии хотя бы пешком. На Страстной неделе бегали (т. е. дезертировали) целыми волостями 1.

Красноармейцы нашей 8-й (студенческой) роты о дезертирстве не думали. Может быть, поэтому их стали чаще других назначать в наряды. Скоро пришлось и мне испытать такое «счастье». Конечно, самое заманчивое в то тоскливое и голодное время было назначение на работу в ротную кухню. Обязанности рабочих были не сложны: помогать повару, таскать воду, иногда чистить картошку (очень немного). Самая же главная обязанность и привилегия рабочих по кухне состояла в «доедании» того, что осталось в котлах на кухне после раздачи обеда и ужина.

Однажды и я был назначен в наряд рабочим по кухне. Мне повезло, так думали все, и я в том числе. Что мы делали в качестве рабочих на кухне, я уже не помню, помню только, что работа не была ни тяжелой, ни изнурительной. После того, как были накормлены красноармейцы, пообедали и мы. Пообедали сытно, более чем обильно. Но длительная голодовка вырабатывает у человека стремление ничего несъеденного на столе не оставлять. К счастью, после обеда повар не дал нам ничего особенно излишнего. Но после ужина нам было дозволено доесть до конца все, что осталось в котлах после раздачи пищи.

На мое несчастие, в этот день варили кашу из чечевицы. Я не знаю, пробовали ли когда-либо в наши дни (70-е годы) чечевичную кашу, или чечевичную похлебку, за которую хитрый библейский Иаков купил права первородства у дураковатого Исава. Я полагаю, что мало кто может похвалиться, что пробовал такие кушанья. Чечевица выращивается для фуражных целей, и ее даже не продают в магазинах в числе круп. Но в те времена мне, изголодавшемуся молодому парню, чечевичная каша казалась очень вкусным яством, к тому же она была приправлена каким-то маслом и салом, правда испорченным, но все же жиром. А следы жиров в кушаньях того времени, естественно, считались драгоценными.

Итак, я доедал чечевичную кашу, заправленную испорченным салом. Мой желудок был уже полон со времени обеда. Но отказаться от «доедания» я был не в состоянии. Вероятно, более трех лет я не наедался ни разу досыта, всегда был голоден как волк и даже после обеда чувствовал «пустоту» в желудке. Вот почему доедал я кашу усердно. Повар наложил мне полный котелок. Я съел его без особого напряжения и пошел еще за добавкой. Я получил добавку и съел ее дочиста. Я отяжелел после этого, потянуло спать!

Но что со мной произошло спустя два-три часа! Это был настоящий ужас, которого я с тех пор никогда в жизни не переживал. Меня рвало так, как будто «выворачивало» наизнанку. Начались страшные боли в желудке, а через некоторое время понос. Если бы на другой день к вечеру, когда я стал постепенно приходить в себя, мне предложили вчерашней чечевичной каши, меня бы автоматически стало «выворачивать». Да что, впрочем, говорить! Сейчас, спустя 52 года после этого случая, я от одного воспоминания о чечевичной каше прихожу в плохое настроение и меня даже начинает поташнивать.

Несмотря, однако, на все мученья, которые мне пришлось перенести в результате такого объедения, я тогда не рискнул записаться в околодок. Черт его знает, чем это могло бы кончиться, может быть, вместо медицинской помощи меня бы погоняли бегом, пока все съеденное не выжжет вон. Да, опыт великое дело!

Вот такие мелкие события и вмешивались в нашу жизнь в казарме, удивительно монотонную и скучную, расписанную на часы и минуты 2. Характер занятий был целиком заимствован из старой армии, да и обучали нас старый фельдфебель с усами и взводные старые ефрейторы. Командир роты был старый офицер, ходил в офицерском жилете, только пуговицы с орлами у него были обшиты зеленой материей. Командиры взводов также были офицерами. Командир роты показывался в наших взводных помещениях очень редко. У меня с ним было одно столкновение, о котором я расскажу несколько ниже.

Итак, все шло со страшным однообразием день за днем. При таком однообразии, естественно, выделялись скучнейшие в общем события, такие как назначение в наряд дневальным, или еще куда-нибудь. Обязанности дневального в общем не сложны. Он должен был сидеть у входа во взводное помещение и следить за всем: чтобы не входили посторонние красноармейцы, чтобы из помещения взвода ничего не выносилось, особенно, сохрани Бог, оружия, чтобы в помещении был «порядочек» и т. д. Мне пришлось дневалить пару раз. Самое мучительное было ночью. Хотелось спать (как всем сильно голодным и сильно сытым). Кругом раздавался страшнейший храп, воздух насыщен миазмами, а тут сиди, или ходи, не смей отлучиться ни на минуту. Но дневальство было пустяковым делом в сравнении с дежурством по роте, да еще связанным с исключительными событиями. Об этом следует особо рассказать.