Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

И здесь мы сталкиваемся с поразительным и трудно объяснимым феноменом, в очередной раз ставящим исследователя в тупик. Если судить по показаниям источников, и прежде всего летописей, Ярослав не предпринимает никаких решительных шагов в этом направлении - и тем не менее без видимых усилий со своей стороны всего за три года не просто восстанавливает выгодные для себя отношения с Византией, но и добивается заметного укрепления положения своей страны на международной арене. Он как будто не замечает произошедшей катастрофы! Во всяком случае, его политика в отношении других европейских стран - Польши, Венгрии, Норвегии и других - не претерпевает видимых изменений. Ярослав не готовится к новой войне с Византией (как готовился к ней, например, князь Игорь после поражения от греков в 941 году), не набирает нового войска. В том же 1043 году он предположительно совершает очередной поход в Мазовию; затем, зимой, ведет переговоры с норвежским конунгом Харальдом, выдает за него свою дочь Елизавету и помогает в начавшейся борьбе за норвежский престол. На следующий год Ярослав присутствует в Киеве при перенесении останков своих дядьев Ярополка и Олега, погибших во время усобицы еще в конце 70-х годов Х века, а затем во главе дружины выступает в поход на Литву, то есть в противоположном от Византии направлении; по возвращении же на Русь он отправляется в Новгород, где вместе со своим сыном Владимиром принимает участие в возведении новгородских укреплений.

Словом, Ярослав не делает ничего того, что можно было бы от него ожидать в сложившихся условиях, если бы мы предположили, что его целью является отмщение византийцам или восстановление силой оружия прежних отношений с Империей. Не находя этому объяснения, отдельные исследователи предполагают даже, что на следующий год после поражения 1043 года русские войска во главе с князем Владимиром Ярославичем совершили все-таки новый - на этот раз победоносный - поход на Византию, о котором по неизвестным причинам не сохранилось никаких сведений ни в русских, ни в византийских источниках88. Но такого, наверное, не могло быть. Тем более что летопись сообщает о некоторых событиях 1044 года, и мы приблизительно знаем, чем занимался в это время и князь Ярослав, и его сын Владимир, которого летописец застает в Новгороде, но отнюдь не на пути к византийским границам. Да и трудно представить себе, чтобы во всех без исключения русских летописях сознательно была бы стерта всякая память о якобы успешных военных действиях Руси против «льстивых» греков.

Так может быть, Ярослав каким-то образом сумел отстраниться от личной ответственности за произошедшее? Он не принимал участия в войне, и это, по-видимому, давало ему определенные возможности для возобновления в приемлемых для него формах переговоров с императором Константином. Наверное, он мог представить дело так, будто все случившееся - не более чем недоразумение, а действия его сына Владимира, воеводы Вышаты и наемников-варягов совершены без его ведома. Тем более что Ярослав не мог не понимать: император Константин не меньше его был заинтересован в урегулировании отношений с Русью и в возобновлении русско-византийского союза - ведь традиционная политика правителей Византии сводилась к установлению по возможности добрососедских отношений с соседями-«варварами», даже ценой материальных уступок. Так или иначе, не приходится сомневаться в том, что между Киевом и Константинополем начались какие-то непростые переговоры, продолжившиеся до 1046 года. Как обычно, сами переговоры укрылись от внимания летописца, сообщившего лишь об их результатах: «…по трех же летех миру бывшю, пущен бысть Вышата в Русь, к Ярославу», то есть: «…по истечении трех лет, когда был заключен мир, отпущен был Вышата на Русь, к Ярославу». (Позднейшие летописцы добавляют: «…с инеми», то есть с другими, но в древнейших летописях этого добавления нет.) «В се лето бысть тишина велика», - читаем под 1046 годом в Ипатьевской летописи89, и в этих словах, наверное, также можно увидеть отражение того «великого» мира, который сумел заполучить князь Ярослав.

Византийские источники подтверждают показания русского летописца. Правда, в них мы не найдем каких-либо упоминаний о переговорах между двумя странами или о заключении мирного договора. Но уже в 1047 году русские названы «северными союзниками» императора Константина IX: в сентябре - декабре этого года они участвовали в подавлении очередного мятежа, поднятого против законного императора военной знатью, - на этот раз во главе мятежа (может быть, самого опасного за все время царствования Мономаха) встал его племянник по матери Лев Торник. Очевидно, к этому времени договор между Константином и Ярославом уже успел вступить в законную силу, все недоразумения были улажены и русские наемники получили причитающееся им вознаградение90.

Объективно в середине XI века Русь и Византия оставались союзниками. Дело в том, что у них имелся общий и весьма серьезный противник - печенеги. После великой победы Ярослава у стен Киева не прошло и десяти лет - а значит, призрак печенежской угрозы все еще витал в воздухе. Для императора же Константина, напротив, все самое страшное только начиналось: во второй половине 40-х годов XI века печенеги возобновили свой натиск на Византию. Воспользовавшись необычно суровой зимой (предположительно, 1045/46 года), неисчислимое множество печенегов во главе с ханом Тирахом перешло замерзший на 15 локтей в глубину Дунай и вторглось в пределы Империи, подвергнув ее северные провинции страшному разорению. Лишь открывшаяся среди кочевников эпидемия дизентерии спасла Империю91. К тому времени часть печенегов (из враждебной Тираху орды хана Кегена) обосновалась в пределах самой Византии в качестве союзников Империи. Но, как оказалось очень скоро, союзники-печенеги были немногим безопаснее и спокойнее своих «диких» собратьев, остававшихся за Дунаем. Положение Империи, испытывавшей одновременные удары со стороны печенегов с севера и турков-сельджуков с юга, раздираемой внутренними мятежами, заставляло Константина искать более надежных, испытанных временем союзников. Раи этого он готов был не только забыть о недавней вражде, не только подавить в себе всегдашнюю неприязнь византийцев к русам, но и пойти на весьма существенные уступки. И этой его готовностью не замедлил воспользоваться Ярослав.

Одним из условий договора, заключенного в 1046 году, по-видимому, стало возобновление династического союза двух правящих семейств, существовавшего с конца Х века. Четвертый сын князя Ярослава Всеволод (он родился в 1030 году) должен был жениться на дочери императора Константина Мономаха, имя которой историки называют лишь предположительно - Мария. Вскоре после 1046 года (во всяком случае, не позднее самого начала 50-х годов) византийская царевна прибыла на Русь.