Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Как отмечали еще античные авторы, в июне-июле на Босфоре действительно дуют сильные северо-восточные ветры - так называемые этесии, нередко оборачивающиеся бурями81. Возможно, по каким-то видимым на небе признакам, византийские флотоводцы догадались об и приближении и решили использовать в борьбе с русскими. Напомним, что точно так же, в бурю, погиб русский флот почти за два столетия до описываемых нами событий - во время первого нашествия русов на Царьград в июне 860 года. Исторический парадокс заключается в том, что последняя в истории попытка русских захватить столицу Империи закончилась почти тем же самым, что и первая.

Для тяжелых и средних византийских судов, отличавшихся большой устойчивостью, буря не была так страшна. К тому же их кормчие имели немалый опыт плавания в Босфоре и хорошо знали прибрежные отмели и подводные скалы. Но для русского флота все кончилось катастрофой. Русские летописцы объясняли неудачу похода исключительно последствиями бури, даже не упоминал о сражении в Мраморном море: «И бысть буря велика, и разбило корабли Руси, и кнежский корабль разбило ветром. И взял князя в корабль Иван Творимирич, воевода (?) Ярославль; прочие же воины Владимировы выброшены были на берег, числом 6 тысяч…»

В новгородско-софийских летописях рассказывается несколько иначе, причем рассказ этот несет на себе явные черты литературной обработки. Узнав о приближении русских, читаем в Софийской Первой летописи, греки «изыдоша на море и начали погружать в море пелены Христовы с мощами святых. (Напомню, что именно так поступили греки еще в 860 году, во время первого похода Руси на Царьград, рассказ о котором также читается в летописи. - А. К).

И Божиим гневом возмутилось море, и гром был велик и силен, и была буя велика, и начало ладьи разбивать. И разбило корабли, и побежали варяги вспять. И княжий корабль Владимиров разбил ветер, и едва Иоанн Творимирич князя Владимира высадил в свой корабль и воевод Ярославлих. Прочие же воины Владимировы выброшены были на берег, числом 6000, стали на береге наги…»

Называл число выброшенных на берег русских воинов, летописец, по-видимому, имел в виу только тех, кто уцелел во врем шторма и последовавших затем стычек с греками. Но очень многие погибли. Иоанн Склица, наверное преувеличивал (как преувеличивал он, называя общую численность русского войска), сообщает о том, что на побережье после сражения было найдено около пятнадцати тысяч выброшенных морем трупов. Спасаясь, люди сбрасывали с себя доспех, кидали в воду оружие. Когда спустя два дня паракмамен Николай и Василий Феодорокан, которым василевс поручил командование византийским войском, отправили специальные сторожевые отряды осматривать побережье, то их люди обогатились, завладев «большой добычей и доспехами».

Итак, эта была трагедия, хотя еще не означавшая конец войны. Ближайшие два или три дня после сражения русские потратили на то, чтобы хоть как-то привести себя и свои ладьи в порядок. Кажется, здесь вновь начались раздоры между русскими и наемниками-скандинавами, закончившиеся полным разрывом. Во всяком случае, в скандинавской Саге об Ингваре рассказывается о том, как «Вальдимар» (князь Владимир?) начал спорить с Гарда-Кетилем, к котором перешло главенство в шведской дружине после гибели Ингвара, о том, в каком направлении двигаться дальше: Вальдимар, по саге, предлагал продолжить путь к Микаграу (Константинополю), Кетиль же со своими людьми предпочел вернуться на родину. Правда, по пути скандинавов жало еще немало приключений, и лишь немногие из них в конце концов добрались до Швеции*. Не исключено, что кое-кто из спутников Ингвара оказался впоследствии в Грузии, где в составе дружины «варангов» (варягов) принял участие в междоусобных войнах местных правителей-феода-лов82. Поражение и страшная буря на море едва ли моги вдохновить варягов на новые подвиги во благо Руси; еще меньше интересовала и судьба выброшенных на берег русских воинов. [* По свидетельству саги, б6льшая часть участников похода Ингвара погибла не от вражеского оружия, но от начавшейся в войсках эпидемии. Возможно, это также отражает какие-то реалии восточного похода, хотя и не известно, какой его стадии - до или после ухода скандинавов от русских].

А среди тех, кто сумел ускользнуть от охранявших побережье византийцев и выйти к месту стоянки русского флота, киевлян («руси»), кажется, оказалось больше, чем новгородцев. Но беда была в том, что люди остались почти без оружия, можно сказать, без одежды, а от дома их отделяли тысячи километров чужой, враждебной земли. Лишь немногих удалось взять на уцелевшие от бури и вражеского огня ладьи. Остальным предстояло проделать весь путь пешком, и надеяться они могли только на чудо… «И хотели пойти в Русь, и не пошел с ними никто из дружины княжьей», - с состраданием пишет об этих несчастных киевский летописец. Но он, наверное, не осуждает князя, который и сам чудом уцелел в бушующем море и должен был думать теперь о спасении оставшегося боеспособным войска, об отражении возможного нападения греческого флота, а еще о том, чтобы вернуться на Русь не вовсе с бесчестьем.

Среди Ярославовых воевод нашелся лишь один, кто согласился разделить все тяготы пешего похода с безоружным войском. Это был тот самый Вышата, которому, по словам летописца, «поручи воеводство» сам князь Ярослав Владимирович. Автор летописи вкладывает ему в уста слова, исполненные мужества и благородства: «И рече Вышата: "Аз пойду с ними". И высадился из корабля с ними, и рек: "Аще жив буду, то с ними, аще погибну, то с дружиною!" И пошли, хотя в Русь [идти]». А еще так сказал воевода: «Не иду к Ярославу» (эти слова приводят только новгородско-софийские летописи). Это был поступок мужественного во всех отношениях человека, готового в равной мере принять смерть от врагов и - в случае успеха - держать ответ перед князем Ярославом, ибо его отказ возвращаться на Русь вместе с ладьями посланной князем флотилии формально означал нарушение княжеской воли.

Византийцы по-прежнему опасались русского войска. Во всяком случае, два дня их флот простоял в Константинопольской гавани, и только после этого было организовано преследование. «Васиевс, прожав после поражения скифов два полных дня, - рассказывает Скилица, - вернулся на третий в столицу, оставив две тагмы (отряды центрального, постоянного войска. - А. К.) и так называемые этерии (отряды императорской гвардии. - А. К) под главенством паракимамена Николая и Васиия Феодорокана и повелев им осматривать, объезжать и охранять побережье, чтобы варвары не совершали высадки, а всему флоту приказал пребывать у Фароса… Двадцать же четыре тиеры, отделившись от прочего флота, последовали за бегущими скифами и настигли их стоящими на якоре в некоем заливе…» Отрядом тиер командовал патрикий Константин Каваллурий, стратиг фемы Кивирреотов (на юго-западе Малоазийского полуострова и прилегающих островах).