Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

По словам Скилицы, в ходе переговоров император Константин признал за собой какую-то вину, которую он, правда, назвал легко исправимой «малостью». Что имел в виду Константин, сказать трудно. По логике византийского хрониста, речь шла об убийстве в Константинополе знатного руса, хотя, наверное, нельзя исключать и того, что имелось в виду какое-то другое нарушение существовавших договоренностей. Исследователи обратили внимание на то, что размер выкупа, который требовал от византийцев князь Владимир Ярославич, в пересчете на каждого воина приблизительно равнялся годовому жалованию наемника, находившегося на византийской службе, - около 20-25 номисм74. Не означает ли это, что русские воины и в самом деле рассчитывали получить эту заранее оговоренную сумму в качестве жалования за несостоявшуюся службу, а именно за свое участие в борьбе с мятежником? Ведь не их вина была в том, что Маниака разбили еще до их прихода в Византию. И теперь, не слушая оправданий и встречных предложений имперских послов и «С бесчестием» отсылая их обратно, не требовали ли они принадлежащее им по праву? А когда византийцы отказались от выплаты требуемой суммы, попросту двинулись прямо к Константинополю*. [* Автор отдает себе отчет в некоторой фантастичности предложенного объяснения русского похода на Царьград. Однако если мы принимаем свидетельство новгородско-софийских летописей о начале похода 4. На весну. 1043 года и вместе с тем свидетельство Иоанна Скилицы о подходе русского флота к Константинополю лишь в июле того же года (см. далее), то иначе (то есть не считая русских первоначально союзниками Константина) трудно объяснить поразительную бездеятельность, проявленную императором в июне 1043 года].

Но если так, то последовавшие затем трагические события и в самом деле можно, по крайней мере отчасти, объяснить горячностью двадцатидвух- или двадцатитрехетнего князя Владимира. Действительно ли он подался на уговоры своей варяжской дружины, или вопрос о дальнейшем продвижении вглубь Византии был согласован с князем Ярославом (времени на это Владимиру должно было хватить), мы не знаем. Судя по летописному текст, киевляне проявили заинтересованность в мирном разрешении конфликта - и можно предположить, что именно такова была позиция самого князя Ярослава Владимировича. И если он и да свое согласие на преодоление похода, то, наверное, лишь для того, чтобы с позиции силы и у стен самого «Царствующего града» продиктовать слабому, по его мнению, императору ромеев новые условия русско-византийского договора.

Так или иначе, но император Константин оказался не вполне готов к такому поворот событий. Несмотря на длительные переговоры, начало военных действий застало его врасплох, и под рукой у императора оказалось слишком мало сил для отражения русского войска. Об этом в один голос свидетельствуют все византийские авторы, которые писали о войне 1043 года, - Пселл, Скилица, Аталиат и другие.

И все же Константин сумел принять необходимые меры. Главное внимание он, естественно, уделил флоту, который в то время переживал даеко не лучшие времена. Еще в августе 1040 года столичный флот практически полностью сгорел во время пожара в бухте Золотой Рог, о чем в Киеве, разумеется, знали. «Морские силы ромеев в то время были невелики, - рассказывает Михаил Пселл, - а огненосные суда, разбросанные по прибрежным водам, в разных местах стерегли наши пределы. Самодержец стянул в одно место остатки прежнего флота, соединил их вместе, собрал грузовые суда, снарядил несколько триер, посадил на них опытных воинов, в изобилии снабдил корабли жидким огнем…» «Он снарядил и царские триеры и немало других средних и легких судов…», - вторит Пселлу Иоанн Скилица. Он же упоминает и дромоны - быстроходные двухмачтовые военные корабли с двумя рядами гребцов. В техническом и боевом отношении византийский флот значительно превосходил русский. Если моиокеилы (однодеревки) русских вмещали до 50 человек, то, например, на тяжелых дромонах греков могло находиться до 150 воинов и 50 матросов, а на триерах еще больше. Византийские суда были быстроходнее, а главное, значительно лучше вооружены. Кроме того, император успел подтянуть к столице и крупные сухопутные силы, вызванные из провинций. Им также предстояло сыграть немаловажную роль в победе над «скифами».

Серьезные меры предосторожности были приняты и непосредственно в Константинополе. «Живущих в столице русских купцов, - рассказывает Иоанн Скилица, - а также тех, кто был здесь ради союзнической слубы (то есть русских наемников. - А. К.), [василевс] рассеял по фемам, чтобы не возник внутри какой-либо заговор, как к тому располагали время и обстоятельства». Судя по свидетельству сирийского христианского историка XIII века Абу-л-Фаража (Бар Гебрея), русские оказались не единственными, кого коснулись карательные действия императора. Под неточным 1044 годом хронист сообщает о насильственном выселении из Константинополя вскоре после воцарения Константина Мономаха вообще всех иноземцев, Обосновавшихея здесь за последние тридцать лет: арабов, евреев и германцев (может быть, «франков», то есть варягов?). Можно думать, что эти меры также были приняты во избежание возможных смут и неурядиц в городе во время нашествия русов75.

Тем временем, почти не встречая сопротивления, флот Владимира продвигася вдоль побережья Черного моря к Царьграду. «Неисчислимое, если можно так выразиться, количество русских кораблей прорвалось силой или ускользнуло от отражавших их на дальних подступах к столице судов и вошло в Пропоитиду (Мраморное море. - А. К.)», - сообщает Михаил Пселл. Войск пограничной фемы Парметрион (фемы подунайских городов, то есть восточной Болгарии) во главе со стратигом Катакалоном Кекавменом хватило лишь на то, чтобы атаковать отдельные небольшие отряды русских, высаживавшиеся на берег для пополнения запасов продовольствия. «Смело сражаясь», Катакалан обратил в бегство один из таких отрядов «И принудил варваров вернуться на свои ладьи», - не преминул отметить Скилица. Впрочем, об этом частном успехе стратига Парметриона он упомянул лишь потому, что тот отличился на заключительном этапе войны.

Непосредственно к Константинополю русские войска подступили только в июле 1043 года76. Как утверждает Скилица, их ладьи бросили якорь «В устье Понта», у так называемого Фароса - очевидно, близ входа в Босфор из Мраморного моря, у самых стен Константинополя. «Именно здесь, против предместья святого Маманда, где с рубежа IX-X веков находилась резиденция русов, - пишет крупнейший современный исследователь Византии и русско-византийских отношений Геннадий Григорьевич Литаврин, - пролив был достаточно широк, чтобы вместить в бухте у европейского берега флот императора, а напротив, у азиатского берега, - русскую флотилию из 400 ладей, выстроившихся перед битвой полумесяцем в один ряд»77.