Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

В описании прошедших событий версии киевского и новгородского летописцев существенно расходятся. Автор «Повести временных лет» сообщает, что Ярослав, разгневанный на новгородцев, удалился в свою загородную резиденцию на Ракому. При некоторой доли фантазии его отъезд можно принять за бегство и объяснить опасениями за собственную жизнь, страхом перед разгулом страстей, царившим в городе. Но согласно Новгородской Первой летописи младшего извода, автор которой, вероятно, был более осведомлен о характере происходивших событий, Ярослав с самого начала мятежа пребывал за городом («а князю Ярославу тогда в ту нощь сущу на Ракоме»). Полается, что мятеж в городе начался в его отсутствие - а это выглядит, пожалуй, более правдоподобно.

Во всяком случае, события явно вышли из-под контроля новгородского князя, и Ярослав спешит исправить положение. Однако на первый взгляд он действует совсем не так, как следовало бы оживать: он вроде бы прощает убийц. «Уже мне сих не кесити» (то есть не воскресить) - так, согласно «Повести временных лет», он отвечает новгородцам и приглашает к себе на Ракому «нарочитых», то есть знатных, мужей - тех самых, что накануне «иссеки» варягов. Новгородская Первая летопись и здесь говорит несколько по-другому: Ярослав призвал на Раком «воев славны тысячу». Но «Тысяча», в данном случае, не точное обозначение численности приглашенных Ярославом «мужей»50, но те же самые «нарочитые мужи», входившие в состав особой новгородской военной организации - «тысячи». В отличие от княжеской дружины «тысяча» составлялась самими новгородцами и, по-видимому, подчинялась князю только в ходе военных действий, но не в мирное время.

Новгородцы безбоязненно явились к князю. Наверное, они чувствовали свою правоту и к тому же никак не ожидали подвоха, всецело полагаясь на княжеское слово. «Уже мне сих не кресити» - это своеобразная формула отказа от родовой мести, формула примирения 51, принятая в те времена, когда слово произнесенное вполне заменяло письменный договор. Но, оказывается, Ярослав лукавил. Приглашая «нарочиты мужей» на Ракому, он с самого начала замышлял хладнокровное и жестокое убийство.

Княжеский двор на Ракоме стал средоточием всех верных князю сил. У Ярослава имелось немало варягов, и, конечно, далеко не все из них были иссечены во время ночной резни. Уцелевшие, спасшиеся, бежавшие из города, равно как и те, кто по какой-то причине отсутствовали в ту ночь в Новгороде, собрались возле Ярослава. С князем была и его личная дружина, также в значительной своей части состоявшая из варягов и потому жаждавшая отмщения за недавнее избиение своих сородичей. Так что Ярослав хотя и не обладал после случившегося равенством в силах, все же мог надеяться силовыми методами восстановить свою пошатнувшуюся власть. Новгородцы, наверное, понимали это. Если они и решились прийти к князю, то это можно объяснить как данным им княжеским словом, так и их уверенностью в том, что они восстали отнюдь не против князя, но лишь против зарвавшихся чужеземцев, нарушивших неписаные законы своего пребывания в городе, а следовательно, и основы власти самого новгородского князя. Ярослав же, по-видимому, считал иначе.

Мы не знаем подробностей его расправы на новгородцами. Летописи сообщают об этом кратко: Ярослав «позвал к себе нарочитых мужей, тех, которые иссеки варягов, и, обольстив и, иссек», - читаем в «Повести временных лет».

«Другие же (из тех, ко участвовал в ночном избиении варягов. - А. К.) бежали из города», - добавляет автор Новгородской Первой летописи. Так была обезглавлена верхушка Новгорода, убиты наиболее предприимчивые, наиболее энергичные горожане, те, кто способен был с оружием в руках отстаивать свою честь, честь своих жен, а возможно, - в случае необходимости - и честь самого князя.

Обычай в те времена требовал мстить за убитых сородичей. У варягов, поступивших на службу к Ярославу, могло и не быть прямых родственников; пришельцы на Руси, они не имели здесь ни корней, ни прочной опоры. Но, явившись в дружину новгородского князя, они превращались в его «Чадь», становились членами условной княжеской семьи, и сам князь предоставлял им отныне защиту и покровительство, отвечая за их жизнь и безопасность. С этой точки зрения действия Ярослава были оправданы или, по крайней мере, объяснимы.

Конечно, он действовал жестоко и коварно, хитростью и лживыми обещаниями заманивая к себе новгородцев. Но хитрость и коварство - особенно в тех случаях, когда они приносят успех, - легко находят себе оправдание в глазах современников и потомков. У Ярослава имелся хороший

пример для подражания: некогда его прабабка Ольга так же хитростью отмстила древлянам, убившим ее мужа, киевского князя Игоря. Правда, одно и притом весьма существенное отличие в действиях Ярослава имелось. Он мстил за смерть чужаков, иноземцев, убивая при этом своих соплеменников, новгородцев, тех самых, чьим князем он был.

Напомним, что за несколько десятков лет до Ярослава его отец, князь Владимир, только что захвативший с помощью тех же наемников-варягов стольный Киев, оказался в схожей ситуации: варяги потребовали от него выкуп, разорительный для горожан. Но Владимир не пошел на поводу у своих воинов; он, также при помощи хитрости, сумел обмануть их и удалил из города, защитив и свою власть, и жизнь, и имущество киевлян. Ярослав этого сделать не захотел или не сумел. Его выбор оказался прямо противоположным: князь встал на сторону наемной дружины.

Мы не станем оценивать действия Ярослава по меркам нашего века - ничуть не менее жестокого и коварного, чем век минувший. В те времена, о которых идет речь, жизнь человеческая стоила много меньше, а честь - тем более княжеская - гораздо дороже, чем сейчас. Отметим лишь, что резня на Ракоме высвечивает многие черты в характере новгородского князя, в первый раз столь живо явившиеся перед нами, - его решительность, способность действовать предельно жестоко, хладнокровно, расчетливо; его коварство, его готовность нарушить только что данное слово ради достижения поставленной цели; готовность к отмщению тем, кого он считал своими обидчиками. Но это еще не весь Ярослав. Последующие события - и мы очень скоро убедимся в этом - покажу нам иного Ярослава, выявят иные стороны его столь неоднозначного облика.

Описываемые события могут быть датированы относительно точно. Резня на Ракоме (как и предшествующая ей резня в самом городе) имела место в самом конце июля - начале августа 1015 года. Ярослав находился в это время в тревожном ожидании предстоящего столкновения с отцом. Он, несомненно, ждал вестей из Киева, но формальное объявление войны препятствовало обмену информацией между враждующими городами. Взвинченное состояние находящегося в неведении Ярослава также способно объяснить нам его поспешные, но - как выяснится очень скоро - не до конца продуманные действия.