Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Новгородский летописец свидетельствует, кажется, и о том, что Ярослав златом хотел искупить свою вину перед новгородцами. «Теперь мне того и златом не искупить!» - восклицал он на вече. Иными словами, он готов был уплатить виру, положенную за убийство (то есть исполнить обычай, существовавший в славянском обществе, когда кровная месть при определенных обстоятельствах могла заменяться уплатой оговоренной суммы денег - виры), - но только не теперь, но позже, когда для этого у него появятся возмож-ности55. А возможности такие могли появиться - и новгородцы прекрасно осознавали это - лишь после завоевания Киева и завершения борьбы со Святополком. Как известно, золото - не худший путь к сердцам поданных, вполне способный - по крайней мере, на время - обеспечить их верность и подержу. Но дальнейший ход событий показал, что новгородцы бились со Святополком, что называется, не за страх, а за совесть. Значит, дело было не только в золоте и серебре.

Надо полагать, что неприязнь меж новгородцами и киевлянами, которую мы ощущаем на всем протяжении нашей первоначальной истории и которая, очевидно, была связана с особенностями становления древнерусской государственности (новгородские князья подчинили своей власти Киев, но затем осели именно в этом городе, сделав его столицей своего государства), имела и вполне конкретное выражение: новгородцы считали необходимым иметь у себя собственного князя и никоим образом не желали подчиняться посадникам князя киевского. Особо неприязненные чувства, которые они, по-видимому, питали к Святополку, пожалуй, можно объяснить тем обстоятельством, что Святополк открыто объявил себя сыном и наследником Ярополка, а новгородцы могли помнить недолгое правление в их городе посадников Ярополка в 977-978 годах. Приход к власти в Киеве Святополка угрожал восстановить это полностью неприемлемое для них положение. И у наверняка Святополк потребовал бы от новгородцев возобновить ежегодную выплат киевской дани, отмененную Ярославом. Потому, наверное, Ярослав, пусть даже и виновный в пролитии крови своих поданных, должен был казаться новгородцам меньшим злом, нежели чуждый и враждебный им Святополк.

Исследователи не сомневаются и в том, что примирению Ярослава с новгородцами предшествовало заключение между ними своеобразного «ряда», договора, регулирующего, в частности, отношения меж княжескими людьми и горожанами. Договор этот отразился в так называемой «Древнейшей Праве», вошедшей в состав Краткой редакции «Русской Правды» (или «Краткой Правы») - древнейшего памятника русского права, сохранившегося в двух списках X века в составе Новгородской Первой летописи младшего извода56. Согласно прямому свидетельству летописи, Ярослав дал новгородцам «правду» и «устав списка» (сказав при этом: «По сей грамоте ходите»)57 несколько позже, уже после победоносного завершения войны со Святополком и утверждения в Киеве с помощью новгородско-варяжской дружины58 Однако само содержание «Правы», по мнению большинства исследователей, отражает именно те драматические события, о которых мы только что рассказаи59 Ибо уже первая статья уложения Ярослава уравнивала в правах новгородцев и пришлых, княжеских людей, предоставляя и тем и другим равную защиту от посягательств на их жизнь и достоинство. «Правда Ярослава» сохраняла право на кровную месть, но. ограничивала круг тех лиц, которые могли мстить за смерть своих родичей; в случае же, если таких близких родственников не оказывалось, предусматривалось денежное возмещение, размер которого определялся в 40 гривен - сумму очень значительную по тем временам. Эта мера защищала прежде всего «княжеских мужей», которые и перечислены в первой статье «Древнейшей Правды»: «…Аще будеть русин, любо гридин, любо купчина, любо ябетник, (последние два названия обозначали особые категории княжеских слуг. - А. К)… то 40 гривен положи - любо мечник ти за нь». Но точно такой же суммой защищалась и жизнь новгородцев, в том числе и тех, у которых не имелось местинков: «аще изгой будет, любо словенин» - те же 40 гривен защищали их жизнь60. Так законодательство Ярослава, в равной мере защищавшее и княжеских дружинников, и новгородских «мужей», примиряло прежде противостоявшие друг другу лагеря раннесредневекового Новгорода.

Твердо установленные суммы штрафов предусматривались и в случае нанесения телесных повреждений, а также оскорблений действием - причем речь шла не только о поединке или схватке где-нибудь на новгородской улице, но и о ссоре на княжеском пиру: среди орудий, которыми можно нанести друг другу увечье, упоминались не только меч, но и батог, жердь и даже чаша или рог. По крайней мере, в одном отношении наемники-варяги были поставлены даже в приниженное по сравнению с новгородцами положение: именно так, по-видимому, следует понимать текст 10-й статьи «Древнейшей Правды»: «Аще ли ринеть (толкнет? - А. К) мужа… 3 гривне, а видока (свидетеля. - А. К.) два выведеть; или будеть варяг или колбяг61, то на роту (клятву. - А. К.)». То есть: в случае, если обидчиком окажется варяг или колбяг, свидетели не нужны, достаточно клятвы самого пострадавшего62

Вероятно, именно новгородцы настояли на внесении в текст «Правды Ярослава» и особой статьи, предусматривающей выдачу беглого раба («челядина»), укрывшегося у иноземцев: «Аще ли челядин скрывается либо у варяга, либо у колбяга, а его за три дни не выведу, а познают и в третий день, то изымати ему свои челядин, а 3 гривне за обиду»63. Надо полагать, такие случаи были нередкими в Новгороде.

Принятие «Правды Ярослава» далеко вышло за рамки Новгорода, сыграв исключительную роль в становлении древнерусской государственности и социальной и политической истории Киевской Руси. Предназначенные первоначально лишь для новгородцев, нормы «Древнейшей Правды» впоследствии, после победы Ярослава и его окончательного утверждения в Киеве, распространились на население всего Древнерусского государства. И если ранее княжеские установления касались прежде всего дружины, почти не затрагивая прочего населения, живущего по неписаным обычаям (так называемому «обычному праву»), то теперь нормы, выработанные в княжеской и дружинной среде, «начинают воздействовать на обычай, разлагая и приспосабливая его к изменившимся социальным отношениям», затрагивают все восточнославянское общество. А потому, писал крупнейший советский исследователь средневековой Руси Александр Александрович Зимин, «Древнейшую Правду князя Ярослава Владимировича можно в известном смысле назвать правовым оформлением процесса создания Древнерусского государства»64.

Установлениям Ярослава была уготована долгая жизнь: пополняясь новыми законами, «Русская Правда» просуществует в качестве действующего судебника вплоть до X века. Что же касается самого князя, то принятие им первого в древней Руси свода писаны законов принесет ему еще одно прозвище, которым наградят его книжники позднейшего времени - «Правосуд» («Прав Суд»)65.