Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

С именем Ярослава связывают еще один правовой документ - так называемый «Урок мостникам», также входящий в состав «Краткой Правды»23. Он имел, несомненно, новгородское происхожение, поскольку регулировал плату городских общин за выполнение различных работ, связанных с мощением улиц, а также строительством «Городен» - городских укреплений. Этими работами руководили особые люди - «мостники» и «городники», но выполнялись они за счет местного населения. Главное же значение «Урока» в истории русского права заключалось в том, что еще одна сфера общественной жизни оказывалась вовлеченной в процесс «окормления» княжеской властью.

Основная тенденция законодательной деятельности Ярослава, один из эпизодов которой летописец приурочил к поездке князя в Новгород в 1034 или 1036 году, вырисовывается вполне отчетливо. Принимая те или иные установления, князь стремился ко все большей регламентации общественной жизни, подчинению ее княжеской власти, к определенному «заземлению» последней, стиранию той пропасти, которая в традиционном славянском обществе разделяла мир князя и собственно «мир», в смысле городской и сельской общины, живущей по своим неписаным законам и своим вековым обычаям. Принимавшиеся в Новгороде и зачастую учитывавшие именно новгородскую специфику, законы Ярослава после его утверждения в Киеве получали общерусское распространение, а впоследствии пополняись новыми установениями. Но характерно, что Ярослав и здесь большей частью приноравливался к обстоятельствам, отнюдь не форсировал ход событий, не ломал устоявшиеся нормы «обычного» права, а лишь фиксировал те случаи, которые выходили за его рамки и потому требовали каких-то нововведений. Так было и при принятии «Русской Правды», так было и позднее. Ярослав отнюдь не отменял, например, традиционную для славянского общества кровную месть, но лишь ввел 40-гривенн виру в случае отсутствия у убитого близких родственников, очертив заодно круг лиц, которые имели право мстить за смерть своего родича. Но именно эта норма русского права оказалась жизненной и впоследствии, уже при сыновьях Ярослава, полностью вытеснила саму кровную месть. Так и «Покон вирный» регулировал какие-то частные случаи, но в итоге оказался первым памятником, определявшим финансовые отношения представителей княжеской власти при исполнении ими своих обязанностей и общества.

Отметим еще одно обстоятельство, бросающееся в глаза при знакомстве с установлениями Ярослава, в частности, с тем же «Поконом вирным». Определяя «корма», причитающиеся вирнику от общины, в пределах которой он действовал, «покон» отчетливо различал дни постные и скоромные: «… а в среду резану или сыры, а в пятницу также… или ся пригоди в говение (в пост. - А. К.) рыбами, то взяти за рыбы 7 резан…». В те времена, когда не только в Новгороде, но и во многих других отдаленных областях Русского государства христианство только утверждалось, и не без труда, такое четкое выделение постных дней имело, помимо прочего, разъяснительное, или лучше сказать, воспитательное значение: волей или неволей жители новгородской округи, даже глухомани, должны были приспосабливаться к новому для себя христианскому календарному кругу. (Впрочем, как показала последующая практика миссионерской деятельности уже самой Русской Православной Церкви в инородческой среде, соблюдение постов едва ли не легче всего усваливалось новообращенной паствой.)

Точный объем законодательных установлений Ярослава неизвестен: «Русская Правда» не дошла до нас в своем первоначальном виде24, поскольку дорабатывалась и при сыновьях киевского князя, и позднее, дополнялась новыми установлениями, сохраняя вплоть до X века значение действующего судебника, свода законов. Но можно не сомневаться в том, что уже при Ярославе более или менее отлаженная и действенная судебно-административная система существовала. «А князь казнит» - такую формулу встретим мы во многих статьях Церковного устава князя Ярослава, который будет принят им совместно с митрополитом Илларионом в последние годы жизни. А свидетельствует эта формула, между прочим, о том, что ко времени составления Устава (то есть к началу 50-х годов XI века) судебные функции светской власти были уже определены и опирались на четко зафиксированные правовые нормы25.

Возвращаясь к новгородской поездке Ярослава, скажем о том, что принятые им меры по укреплению в Новгороде княжеской власти дали результаты. Князю удалось набрать многочисленное войско, основу которого в очередной раз составили наемники-варяги и новгородцы. Последние вновь, как и два десятилетия назад, выразили готовность биться за Ярослава.

В том же году и, вероятно, именно в Новгороде произошло очередное прибавление в княжеском семействе. «В се время родился сын Ярославу, и нарекли его Вячеслав». Летописец называет, как всегда, княжеское, а не христианское имя княжича. (Хотя в древней Руси почитали святого князя-мученика Вячеслава Чешского, и христианское имя Вячеслав присутствовало в святцах.) Судя по дошедшим до нас княжеским печатям, младший сын Ярослава носил в крещении имя Меркурий26.

Новгородская поездка Ярослава, по-видимому, преследовала еще одну, тайную цель. Нет сомнений, что князя сильно беспокоила неясная ситуация с его единственным оставшимся в живых братом, князем Судиславом Псковским. Смерть Мстислава переводила отношения братьев в совершенно иную плоскость. Если прежде Судислав - при всей его инертности и очевидной недееспособности - играл роль своего рода гаранта мирных отношений, установившихся между Ярославом и Мстиславом, препятствуя усилению одного из князей в ущерб другому, то теперь он сам невольно превращался в соперника Ярослава, становился естественным противовесом его единоличной власти. Самим фактом своего существования Судислав ограничивал права брата на «самовластие» в Русском государстве. Он не только владел Псковской землей, то есть частью державы своего отца, причем переданной ему в удел самим Владимиром, но и - в качестве Владимировича, точно такого же, как и сам Ярослав, - мог при случае претендовать на власть над всей Русской землей или какой-то частью прежнего удела Мстислава. Все это было чревато новой междоусобной войной, которую предотвращала только полная бездеятельность псковского князя. Однако за спиной Судислава вполне мог найтись какой-нибудь более предприимчивый и решительный политик.

Понимая это, Ярослав постарался любым способом нейтрализовать своего брата. В т времена отлаженного механизма предотвращения братоубийственной смуты еще не существовало, и Ярослав по существу должен был его выработать. К счастью, он не решился на братоубийство, но избрал иной, не столь кровавый, хотя и не многим менее жестокий путь. «В се же лето всадил Ярослав Судислава в поруб, брата своего, в Пскове, - оклеветан был тот перед ним», - свидетельствует летописец27. (Дополнительную подробность сообщает автор позднейшей Тверской летописи: «Того же лета разгневался Ярослав на брата своего меньшого Судислава и всадил его, поймав, в поруб во Пскове до живота его…», то есть до конца жизни28.) Так еще одно, Псковское княжество - и вновь без кровопролития, - было присоединено к державе Ярослава.