Рюдигер Юнгблут - BMW: история семьи Квандт, возродившей компанию

В июне 1922 года двое мужчин из автомобиля расстреляли министра иностранных дел империи Вальтера Ратенау. Кровавое злодеяние разрушило остатки доверия к марке. Вкладчики в Германии и за границей отказывались от своих сбережений в немецкой валюте, утечка капитала усиливалась. В 1922 году инфляция в Германии составляла огромную цифру — 1300 процентов. Печатные станки работали круглые сутки. Осенью 1923 года единственный в своем роде финансовый кризис достиг своего апогея. Оборот наличных денег пошел вразнос. В октябре были выпущены купюры на сумму 2500 квадрильонов марок, в ноябре их было 400 триллионов. Марка потеряла свою ценность на валютном рынке. В середине ноября за один доллар давали 1,26 квадрильона марок, а затем провели урезание — денежная реформа с рентной маркой.

Полное обесценение денег затронуло не всех немцев в одинаковой степени: для некоторых инфляция была благом. Тот, у кого были долги, избавился от них благодаря обесценению денег почти в мгновение ока. А тот, у кого были сбережения в военных займах или на сберегательной книжке, потерял все. Вместе с национальной валютой рухнула вся социальная структура общества. Кто был молод, умен и ловок, сумел получить выгоду от обесценения денег, став с помощью спекулятивных сделок богатым за одну ночь. А большинство других, не обладающих такой ловкостью, становились жертвами экономического кризиса и вскоре были не в состоянии купить себе даже самое необходимое. С финансовой точки зрения, больше всех пострадали люди, экономившие деньги, и владельцы облигаций военных займов. Большая часть среднего класса разорилась. Многие интеллигентные семьи, которые давали своим детям деньги на образование, эту возможность потеряли. Целое поколение, как писал позже Себастьян Хаффнер, утратило ту часть души, которая давала людям стойкость, равновесие и проистекающие из них совесть, ум, мудрость, верность принципам, морали и боязнь Бога.

К счастливчикам в океане несчастья относились те, у кого были дом или имение, на которые можно было взять кредиты. Владельцы собственного жилья были так же освобождены от долгов, как и крупные помещики по восточному берегу Эльбы. Но прежде всего инфляция была благом для владельцев крупной промышленной собственности. «Жестокий мир, который дает тяжко и однообразно работающему только самое необходимое, который толкает стариков в нужду, а действующих грубо хитрецов и ловкачей выводит в свет пышной роскоши», — писал Голо Манн.

К тем, кто во время инфляции мог «действовать грубо», принадлежал и промышленник Гюнтер Квандт. У него были качества, необходимые в такой ситуации. Он был энергичным, умным, решительным и не ведал сомнений. Его самым большим трофеем в те годы было известное предприятие — аккумуляторный завод. Способ, с помощью которого фирма перешла во владение Квандта, можно было назвать «вражеской атакой».

Квандт получал на своих предприятиях большую прибыль, и теперь текстильные фабрики в Притцвалке и Виттштоке также работали на полную мощность. Спрос на такие потребительские товары, как одежда, был очень высок и в стране, и за рубежом. Война его только увеличила. Для предпринимателей это были времена, прекрасные во всех отношениях, так как бремя налогов становилось все легче из-за продолжавшегося обесценения денег.

Раньше, чем большинство его соотечественников, Квандт понял, что ликвидное состояние во время инфляции следует превратить в ценные вещи. Но могли ли акции считаться таковыми? Большинству мелких акционеров ситуация представлялась иначе. В 1919-1920 годах курсы акций резко упали, среди владельцев царила паника. Были силы, заинтересованные в том, чтобы на бирже началась распродажа. Скажем, Имперский союз немецкой промышленности (Reichsverband der Deutschen Industrie) своей целенаправленной дезинформацией систематически отбивал охоту у мелких акционеров сохранять свою собственность.

Другие, напротив, скупали на бирже все, потому что понимали, куда движется экономика. Валютная драма предоставляла рисковым спекулянтам фантастические возможности. Биржевые акулы, такие как Петер Клёкнер, Отто Вольфф и Фридрих Флик, за несколько лет набрали сотни фирм. Королем среди них был Хуго Штиннес, который создал себе империю угольных и сталелитейных предприятий, скупал верфи и электростанции и собирал отели класса «люкс» типа «Atlantic» в Гамбурге, «Carlton» во Франкфурте и «Esplanade» в Берлине. Находясь на вершине своей власти, он владел долями по крайней мере в 4554 фирмах.

Историк Гельмут Хайбер пишет, что это было время, «когда спекуляция уже не была больше спекуляцией, а была безрисковым предприятием». Но это не совсем так. На самом деле и в годы инфляции риск при биржевых сделках нельзя было исключить полностью. Опасность состояла в том, что процесс обесценения денег протекал не постоянно, и когда он ускорялся, имперскому банку удавалось снова затормозить инфляцию с помощью энергичных интервенций. И еще одно обстоятельство делало крупную спекуляцию акциями опасным делом. Уже тогда биржа была похожа на бассейн с акулами, где плавали разные крупные рыбы. Кто торговал не только отдельными акциями, а сразу большими пакетами, тот рисковал перейти дорогу более мощному продавцу.

Этим и занялся Гюнтер Квандт весной 1921 года. В газете он наткнулся на повестку дня предстоящего собрания акционеров Deutsche Wolle, 10 процентов которой были у него в собственности. Чтобы увеличить капитал предприятия, предполагалась эмиссия новых акций, но без права акционеров на их преимущественную покупку. Вдобавок, это должны были быть привилегированные акции с десятикратным правом голоса. Квандт почувствовал себя загнанным в угол: «Нет сомнений, это выпад против меня. Если он удастся, мое имущество будет обесценено».

От управляющего Национальным банком (Nationalbank) Якоба Гольдшмидта, талантливого биржевого спекулянта, Квандт узнал, что смог бы блокировать решение только в случае, если бы повысил свое участие до 25 процентов так называемых миноритарных акционеров, имеющих определенные права. Чтобы обеспечить такую долго участия, Гольдшмидт предложил ему кредит.

Теперь и Квандт захотел использовать метод, которым так мастерски владели люди типа Штиннеса или банкира Хуго Херцфельда. Принцип был простым: на банковские кредиты скупали фирмы, а проценты и долги оплачивали обесценившимися тем временем деньгами. Но на практике такая спекуляция была непростым делом. Вооруженный советами опытного человека, Квандт ежедневно скупал акции Deutsche Wolle, но в таких количествах, чтобы курс чрезмерно не повышался. Например, на третий день курс повысился столь незначительно, что один торговец пожаловался стоявшему рядом с ним Квандту: «Я думал, что в Deutsche Wolle происходит что-то особенное». — «Ничего, насколько я знаю», — ответил тот равнодушно.