Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Что касается Хемингуэя, он переживал счастливейший, по его же собственным словам, период жизни. Он был женат первым браком на Хедли Ричардсон, у них родился сын, которого он называл Мистером Бамби. Фотография тех лет: на Хемингуэе толстый свитер, рубашка и галстук, лицо несколько полноватое, и недавно отпущенные усики не могут скрыть его юношеской мягкости. Три года назад, в 1922 году, Хедли потеряла портфель со всеми рукописями, и потому книга только что опубликованных рассказов «В наше время» представляет полностью новый материал, или по крайней мере новые версии утраченных оригиналов.

Хемингуэй и Фицджеральд сразу понравились друг другу. Это видно даже при беглом взгляде на их письма, которые полны добродушного подтрунивания и открытой сердечности: «Я не могу передать, как много значит для меня твоя дружба», «Боже, как я хочу с тобой повидаться». Но Фицджеральд был для Хемингуэя не только товарищем, он оказывал ему в тот год и профессиональную поддержку. Еще до их первой встречи он рекомендовал Хемингуэя своему редактору из издательства «Скрибнер и сыновья» Максу Перкинсу, в надежде, что Макс подпишет контракт с многообещающим молодым человеком. В письме Перкинсу, написанном через несколько недель после их первой встречи в баре «Динго», Хемингуэй замечает, что они провели со Скоттом много времени вместе, восторженно добавляя: «Мы предприняли грандиозную поездку: перегоняли из Лиона его автомобиль» [73] Hemingway E. Selected Letters / ed. by Carlos Baker. Granada, 1981. P. 162–163. .

Год спустя Фицджеральд снова помогает Хемингуэю, на сей раз критическими замечаниями о его новом романе «Фиеста». В весьма содержательном, хотя и не без грамматических ошибок, письме он дает понять, что первые двадцать девять страниц (полных «глумления, высокомерия, презрительных гримас без всякого повода… неуклюжих шуточек» [74] Fitzgerald F. S. A Life in Letters. Touchstone, 1995. P. 142–143. ) надо бы убрать, да и в конце хорошо бы пожертвовать пятнадцатью. «Ты был первым американцем, с которым мне захотелось видеться в Европе», — добавил он, чтобы смягчить удар, а несколькими строчками ниже признался: «Меня бесит, если человек не всегда показывает наилучший результат, на который способен».

В это самое время Хемингуэй влюбился в богатую, по-мальчишески обаятельную американку Полину Пфайфер. В течение лета (когда он, Хедли и Полина вместе отдыхали на старой вилле Фицджеральда в Жюан-ле-Пене) становилось всё более ясно, что его брак распадется. «Наша жизнь на всех парах летит в ад» [75] Hemingway E. Selected Letters. P. 217. , — писал он Скотту 7 сентября. В Париже он пережил одинокую убийственную осень, 27 января 1927 года развелся с Хедли и к весне решил жениться на Полине.

Пока тянулся бракоразводный процесс, его настигла изнурительная бессонница. В том же сентябрьском письме слово «ад» встретится еще раз, когда он говорит о своем состоянии с момента встречи с Полиной. И дальше:

Великая бессонница высветила всё вокруг, так что я могу изучать территорию, на которой очутился, могу научиться как-то использовать ее, любить ее и, возможно, получить удовольствие, показывая ее другим. Если мы сотворили себе ад, мы непременно должны его полюбить.

Бессонница как свет для обзора территории ада. Эта идея, несомненно, манила его, поскольку она вновь возникает в написанном вскоре рассказе. Задолго до того, еще до встречи с Хедли, во время Первой мировой войны Хемингуэй завербовался в Красный крест и служил водителем скорой помощи на итальянском фронте. Возвращаясь с шоколадом для солдат на передовую, он попал под минометный огонь и долгое время провел в госпитале с тяжелыми ранениями обеих ног. В ноябре 1926 года он написал рассказ, в котором преломился этот опыт, хотя он был отнесен совсем в другое время.

Рассказ из цикла о Нике Адамсе (не совсем Хемингуэе, а, скорее, ином его воплощении) «На сон грядущий» начинается так: он лежит ночью в комнате на полу, стараясь не заснуть. Он лежит и слышит, как шелковичные черви кормятся тутовыми листьями. «Спать я не хотел, — объясняет он, — потому что уже давно я жил с мыслью, что если мне закрыть в темноте глаза и забыться, то моя душа вырвется из тела. Это началось уже давно, с той ночи, когда меня оглушило взрывом и я почувствовал, как моя душа вырвалась и улетела от меня, а потом вернулась назад» [76] Хемингуэй Э. На сон грядущий / пер. Е. Калашниковой // Хемингуэй Э. Собрание сочинений: В 4 т. М.: Художественная литература, 1968. Т. 1. С. 264–270. .

Чтобы отогнать этот ужас, он совершает свой ночной ритуал. Лежа в темноте и слушая тихое шуршание шелковичных червей, доносящееся снаружи, он тщательно выуживает из памяти знакомые с детства форелевые речки Мичигана, с их глубокими бочагами и светлыми отмелями. Вспоминает, как находил в лугах кузнечиков и брал их для наживки, иной раз собирал лесных клещей, жуков и белых личинок с цепкими челюстями, а однажды наживил на крючок саламандру. Порой он речки выдумывал, это будоражило и помогало протянуть до рассвета. Эти рыбацкие истории настолько подробны, что читатель подчас забывает: перед ним вымысел в вымысле, всего лишь персонаж пытается подменить реальные ночные прогулки придуманными.

Этой ночью — с шелковичными червями в тутовой листве — в комнате присутствует еще один человек, и ему тоже не уснуть. Оба они — солдаты на итальянском фронте Первой мировой войны. Ник — американец, второй — выходец из Чикаго, но по крови итальянец. Лежа в темноте, они беседуют, и Джон спрашивает Ника, почему тот никогда не спит (хотя на самом деле ему легко удается заснуть, если горит свет или взошло солнце). «В начале прошлой весны я попал в скверную переделку, и с тех пор мне ночью всегда не по себе», — небрежно отвечает Ник; вот и всё его объяснение, лишь в самом начале рассказа упоминается, что как-то ночью его оглушило взрывом. Главное здесь — те воображаемые реки, которые помогают Нику преодолеть последствия травмы. Он не намерен напрямую говорить читателю, каково ему лежится с мыслью, что он может умереть в любую минуту.

Семь лет спустя свои ощущения, связанные с бессонницей, описал и Фицджеральд в эссе «Сон и бодрствование». Оно было опубликовано в журнале Esquire в декабре 1934 года, когда его жизнь уже трещала по швам, о чем он поведал через полгода в трех эссе под общим названием «Крушение», написанных для того же журнала. Фицджеральд жил тогда в Балтиморе с дочерью. Зельда находилась в то время в психиатрической клинике, сам он беспробудно пил, а беззаботные дни в Париже и на Ривьере канули в прошлое, как и у его героя Дика Дайвера. Тут, правда, можно возразить, что беззаботность Фицджеральда в те дни была сродни беззаботности канатоходца, двигающегося под куполом цирка без видимых усилий и напряжения.