Оливия Лэнг - Путешествие к Источнику Эха. Почему писатели пьют

Дом 1307 по Парк-авеню, в котором Фицджеральд написал «Сон и бодрствование», находился лишь в двух кварталах от станции, а его последний адрес в этом городе — квартира на седьмом этаже в доме, где сейчас студенческое общежитие Университета Джонса Хопкинса, приблизительно на милю севернее. Именно на этот адрес Хемингуэй написал Фицджеральду два письма в декабре 1935 года. За десять лет знакомства их отношения сильно изменились. Пока Фицджеральд занимался неотложными делами и пытался закончить «Ночь», Хемингуэй опубликовал сразу ставший популярным роман «Прощай, оружие», два сборника рассказов, «Мужчины без женщин» и «Победитель не получает ничего», эссе «Смерть после полудня» и автобиографическую повесть «Зеленые холмы Африки». Он развелся с первой женой, женился на второй, перебрался в Ки-Уэст, и у него родились еще двое сыновей.

Хемингуэй был богаче, успешнее, продуктивнее в работе, его семейная жизнь была благополучнее, и роль няньки при детях его не привлекала. В первом из декабрьских писем он пеняет Фицджеральду на то, что тот «напивается вдрызг и совершает поступки, унизительные для него самого и его друга» [87] Hemingway E. Selected Letters. P. 425. , хотя трудно понять, зачем теперь ему понадобилось сводить какие-то счеты («Хотел бы повидаться и поболтать с тобой», — добавляет он, несколько смягчая тон).

Возможно, он намекает на встречу двухлетней давности в Нью-Йорке с Эдмундом Уилсоном, когда Фицджеральд так зверски напился, что лежал на полу ресторана и якобы спал, но время от времени отпускал колкие замечания или делал безуспешные попытки встать и дойти до туалета. Потом Уилсон проводил его в его номер отеля «Плаза», где Скотт лег на кровать и уставился на своего старого товарища по Принстону «бессмысленным птичьим взглядом». Тот самый отель «Плаза», где волей автора жарким летним вечером Гэтсби, Дэзи, Ник и Том выпили по мятному джулепу и дошли до ссоры, которая растащит по ниткам всю хитросплетенную ткань романа.

Несколько дней спустя Хемингуэй пишет о собственной бессоннице, отвечая, по-видимому, на сетования Фицджеральда (его письмо утрачено) по этому поводу:

Чертова бессонница для меня тоже была адской пыткой. Последнее время имел ее по полной. И неважно, когда пошел спать, я просыпался и слышал бой часов, один удар, два, сна ни в одном глазу, три удара, четыре, пять. Но я перестал ковыряться по ночам в своем треклятом прошлом, и теперь бессонница меня особо не волнует, я лежу себе тихо и спокойно. Я думаю, что так можно отдохнуть не хуже, чем во время сна. Может, тебе это не подойдет, но у меня работает [88] Ibid. P. 428–429. .

Позиция характерна: сначала грубоватое подтверждение болезни («чертова бессонница», «имел ее по полной»), затем стоический отказ замечать ее («бессонница меня особо не волнует»). Ясное дело, Хемингуэй должен был ловко справляться с бессонницей, как справлялся он с любой физической деятельностью от бокса и рыбной ловли до стрельбы из винтовки. Конечно, он не стал бы скулить из-за этого. Что он, какой-нибудь трусливый щенок? Фицджеральд, напротив, с готовностью впадал в самоуничижение. Ведь и начинает он «Сон и бодрствование» малодушными словами: «Несколько лет назад я прочел рассказ Эрнеста Хемингуэя „На сон грядущий“ и решил, что это наиболее точное описание бессонницы, и тут просто нечего добавить к этому» [89] Фицджеральд Ф. С. Подшофе. С. 78. . Сколько смирения в этих словах! Но заметим, что их можно истолковать и как ловкий прием, которым он дает понять, что на самом деле Хемингуэй отнюдь не сказал последнего слова.

Я откинулась в кресле, так и сяк прокручивая в уме эти противоречивые сведения, а поезд тем временем нырял из света в темноту и обратно. Рассказ, эссе, письмо — все они охватывают одну и ту же зыбкую местность. Ни в одном из них нет ни однозначности, ни достоверности в общепринятом смысле слова. Во втором письме Хемингуэй приглашает Фицджеральда на борт своей яхты, чтобы свести счеты с жизнью. Он, конечно, потешается, но у неудачника подобные шутки должны вызывать протест. Читая это, вполне можно подумать, что имеешь дело с психопатом: «…я позабочусь, чтобы ты не остался в живых… Я напишу отличный некролог… Мы возьмем твою печень и подарим музею Принстона, а сердце отелю „Плаза“, одно легкое Максу Перкинсу, а другое…» [90] Тернбулл Э. Фрэнсис Скотт Фицджеральд. С. 346.

Частично проблема является общей для всякой литературной биографии: как бы глубоко писатель ни разрабатывал пережитые и прочувствованные им события, его отображение никогда не бывает прямолинейным и не может быть принято буквально. Даже эссе — даже исповедальное эссе Фицджеральда «Сон и бодрствование» — писалось на продажу, и сюжет формировался, отливался и обрезался, как это всегда бывает, когда жизнь преобразуется в искусство. Что касается писем, они пишутся для более узкой аудитории, в них словам крайне редко придается нейтральный, общепринятый смысл. В интервью журналу Paris Review Теннесси Уильямс с некоторым смущением признает это, объясняя черный юмор в своих недавно опубликованных письмах Дональду Уиндему [91] Дональд Уиндем (Donald Windham) — американский романист и мемуарист (1920–2010). — Примеч. пер. : «Я знал, что ему это нравится. И если я писал человеку, которому нравятся такие штуки, то я просто хотел его этим позабавить» [92] Williams T. The Art of Theater No. 5 // Paris Review. .

Если же писатель — алкоголик, то преломление прожитого опыта осложняется еще и привычной уверткой — отрицанием. Согласно DSM-IV («Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам»), «отрицание при алкоголизме широко распространено. Почти все алкоголики отрицают, что у них есть проблемы с алкоголем, и оправдывают так или иначе употребление алкоголя. Нередко они торопятся переложить вину за свое пьянство на других людей или на ситуацию… Основное препятствие в постановке диагноза алкоголику — это отрицание, свойственное алкоголикам, и высокий индекс доверия, присущий большинству врачей».

Желание выпить и влияние спиртного на физическую, эмоциональную и социальную составляющую личности алкоголика прячутся под оправданиями, недомолвками и открытой ложью. Алкоголик по сути живет двойной жизнью, одна скрывает другую, как твердая дорога подземную реку. Есть жизнь внешняя — прикрытие, легенда, и есть жизнь зависимого, приоритет у которого всегда один: обеспечить себе очередную дозу выпивки. Не случайно первый шаг в программе «12 шагов» состоит в том, чтобы «признать свое бессилие перед алкоголем, признать, что мы потеряли контроль над собой». Этот единственный шаг — осознание — может потребовать немалого времени, но без него с места не сдвинуться.