Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Жена скотника, скотница Ховра, доит коров с подойщицами, поит телят, кормит ягнят, готовит кушанье для своего многочисленного семейства – одного хлеба сколько нужно испечь, – обмывает и обшивает детей. В этих работах ей помогает старшая дочь, Аксюта (12 лет), и младшая, Солошка (6 лет), специальная обязанность которой состоит в уходе за маленькой Ховрой, которую она качает в люльке, таскает по двору, забавляет и нянчит. Прохор (8 лет) тоже помогает по хозяйству: он рубит дрова, и так как силёнки у него мало, то он целый день возится, чтобы нарубить столько дров, сколько нужно для отопления одной печки. Только Павлик (4 года) и маленькая Ховра (нет ещё и года) ничего не делают».

Как писал Некрасов, труд для крестьянских детей сначала оборачивался приятной стороной. Подростку был рад, когда ему поручали отвести коня на водопой, своё удовольствие было и в том, чтобы с другими сверстниками отправляться в ночное (вспомним «Бежин луг» Тургенева: «Выгонять перед вечером и пригонять на утренней заре табун – большой праздник для крестьянских мальчиков».) Однако вряд ли дети Петра и Ховры в свободное время идут гулять или играть со своими сверстниками, потому что у них этого свободного времени попросту нет, причём во все времена года, и в будни, и в праздники: ведь скот не оставишь без корма и пойла, а ещё его надо пасти. Тут бы хоть несколько часов ночью поспать, и им не до приятного времяпрепровождения в ночном.

И по части родительского попечения о нравственности не всё обстояло так благопристойно, как писала автор статьи. Энгельгардт, не претендуя на обобщение своих наблюдений, видел, что в крестьянских семьях того края, где он вёл хозяйство, семейные отношения часто бывали далеки от гармонии. Бабы и мужики (то есть жёны и мужья) нередко ругались, находились в антагонистических отношениях, каждая сторона, согласно обычному праву, владела своей долей имущества, при этом в масштабе деревни проявлялась и женская, и мужская солидарность:

«…во всё время работы бабы ругались немилосердно – как умеют ругаться только бабы – всё кляли мужиков, зачем те взяли эту работу: «Вот, взяли работу, чтобы им, чертям, пусто было». «Работай теперь на них, чтоб им животы выело», и т. д. и т. д., безостановочно, целые дни. Мужики отшучивались: «Не на нас работаешь, а на свою кишку – ведь жрала зимой хлеб». «Да, жрала, – ворчит баба, – чтоб тебе этот хлеб поперёк горла стал – сами пьянствуете, а тут убивайся». (Совсем уж неделикатные выражения я опускаю). .. И на работе, и идучи с работы, и дома бабы без умолку точили мужчин. Те отбивались, отшучивались, однако же бабы пересилили, во всех делах, где задет бабий интерес, бабы всегда осиливают мужиков, и тот, кто заводит какое-нибудь новое дело, чтобы иметь успех, должен прежде всего обратить внимание, насколько будут задеты бабьи интересы в этом деле, потому что вся сила в бабах, что и понятно для каждого, кто, зная положение бабы в деревне, примет во внимание, что 1) баба не платит податей и 2) что бабу нельзя пороть. Оно, правда, и мужика нельзя выпороть без суда, но ведь устроить суд ничего не стоит».

Но почему же бабы были против этой работы, тогда как за другие работы берутся охотно и сами её ищут?

«Дело в том, что при обработке льна приходится более всего работать бабам, притом же часть работы приходится делать в то время – после филиппова заговенья, – когда бабы в деревне работают уже не на хозяина, не на мужика, а на себя…»

И далее:

«Мужикам нужны были деньги на уплату повинностей… Собрались мужички, погуторили и решились всей деревней взять у барина на обработку две десятины льну, заключили условие, получили половину денег в задаток… На барышки (в знак согласия) выпили водочки, которую, без того нельзя, поставил я, и весёлые возвратились домой. «Ишь нализались», – не преминули упрекнуть бабы. «Ужо как лён помнете, барин и вам поставит барышки», – задабривали баб мужики. «Черти, – отвечали бабы, – только бы водки налопаться, душу заложить черту рады». – «Эх вы, бабьё, дуры, а подати вы, что ли, платить будете? Погодите, вот приедет становой за подати ваши андараки (юбка или сарафан) опишет». – «Не за тебя отвечать я буду. Ты, что ли, мне андарак справлял? Я андарак свой принесла, в девках выработала». – «Знаем, чем ты его в девках выработала». – «Чем ни выработала, а андарак у меня свой». – «Молчи, не то поленом убью». – «Так тебе и замолчала…»

Не всегда такая размолвка ограничивалась перебранкой. Бывали семьи, где дело доходило до драки, некоторые мужья систематически избивали своих жён (вспомним рассказ Чехова «Мужики»). Уж какой умный мужик тургеневский Хорь, но и тот был убеждён: «Бабы ведь народ глупый… Баба – работница… Баба мужику слуга». Сам Тургенев признавал: как Хорь умен ни был, «водились и за ним многие предрассудки и предубеждения. Баб он, например, презирал от глубины души, а в весёлый час тешился и издевался над ними. Жена его, старая и сварливая, целый день не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием. Недаром в русской песенке свекровь поет: «Какой ты мне сын, какой семьянин! Не бьёшь ты жены, не бьёшь молодой…» Я раз было вздумал заступиться за невесток, попытался возбудить сострадание Хоря; но он спокойно возразил мне, что «охота-де вам такими… пустяками заниматься, – пускай бабы ссорятся… Их что разнимать – то хуже, да и рук марать не стоит». Иногда злая старуха слезала с печи…мужа своего она, однако же, боялась и, по его приказанию, убиралась к себе на печь».

Но «баба считает себя обязанною одевать мужа и мыть ему бельё только до тех пор, пока он с нею живёт. Раз муж изменил ей, сошелся с другою, первое, что баба делает, это отказывается одевать его: «живёшь с ней, пусть она тебя и одевает, а я себе найду».

Весь этот обмен любезностями происходит дома, в избе, в которой нет места для уединения, всё происходит на глазах у детей. А дети, вырастая, подражают своим родителям. Вот и любимый сын Хоря Федя рассуждает:

«А что мне жениться?., мне и так хорошо. На что мне жена? Лаяться с ней, что ли? А в бабе-то что хорошего? Да на что мне работница?»

Хорю известны проделки Феди, видимо, не вполне целомудренного свойства, но он их не осуждает и не запрещает.

«Ну, уж ты… уж я тебя знаю! Кольца серебряные носишь… Тебе бы всё с дворовыми девками нюхаться… То-то, чужими руками жар загребать любишь. Знаем вашего брата».

Так что крестьянская семья далеко не всегда – наилучшая почва для прорастания благонравия, благородных отношений и поступков.