Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

– А как не пришлет?

– Отслуживать будем, что прикажете.

– Ну, хорошо, работы у меня нынче много, разочту «что людям», то и тебе.

– Благодарим.

– Ступай за лошадью.

– Лошадь сбил, лес возючи, – на себе понесу.

– Как знаешь, неси мешок.

– Мешок есть.

Фока, ухмыляясь, вытаскивает мешок из-под полы: он шёл с уверенностью, что отказа не будет, – нынче никому почти отказа нет, – и только для приличия, что не в свой закром идёт, спрятал мешок под зипун. Фока насыпался и потащил мешок в четыре с половиною пуда на плечах.

– А ты что, Федот?

– Хлебца бы нужно.

– Ты ведь брал!

– Мало будет; еще два куля нужно до нови.

– А чем отдавать будешь?

– Деньгами отдам по осени: половину к Покрову, другую к Николе; за могарыч десятину лугу уберу.

– Что ж так много магарычу сулишь, или деньги замотать хочешь?

– Зачем замотать, – отдадим. Все равно без магарычу никто в долг не даст, лучше вам пользу сделать. В третьем годе я у П*** попа два куля брал тоже за магарыч; ему сад косил, более десятины будет, а хлеб-то еще плохой, сборный с костерем. Мы с братом насоветывалися: лучше, чем на стороне брать, у вас занять; дело ближнее, покос под самой деревней, косите вы рано; нам десятину убрать ничего не стоит, лучше своему барину по соседству послужить.

– Ну, хорошо; я тебя, впрочем, облегчу, – рожь в шести с полтиной поставлю.

– За это благодарим.

– Ступай за лошадью.

– Ячменцу бы еще с осьминку нужно. Я за ячмень вам отработаю.

– На какую работу?

– Что прикажете, – лён будем брать, мять будем; может, сами в город ставить будете – отвезу.

– Хорошо. Расчет «как людям».

– Благодарим.

Федот ушел и через четверть часа вернулся в сопровождении Клима, Панаса, Никиты и почти всех остальных хозяев соседней деревни: он был послан вперёд разведчиком.

– Нашим всем до нови хлеба нужно. Мы все возьмем: Климу 1 ½ куля, Панасу 1 куль, Никите 2… Мы вам за могарыч весь нижний луг скосим, каждый двор по десятине.

– Хорошо; все будете брать?

– Все.

– Как Федот?

– Как Федот.

– Половину к Покрову отдать?

– К Покрову, когда конопельку продадим.

– Ну, хорошо. Конопли я у вас за себя возьму. К Покрову ко мне в амбар ссыпайте.

– Слушаем.

Нынче никому почти отказу нет; нынешнею весною я всем даю в долг хлеб, кому на деньги, кому под работу, кому с отдачей хлебом, кому с могарычем, кому без могарыча, смотря по соображению. Потому, во-первых, что нынче у меня самого всего много, а продажи на хлеб нет; во-вторых, я познакомился с народом и народ меня знает; в-третьих, я повел хозяйство на новый лад, и работы всякой у меня много.

Да, в прошедшем году преуспело-таки моё хозяйство. Во всём у меня урожай…»

Таких разговоров в книге приведено множество, особенно интересны разговоры с бабами, которые рассчитывают плату за свою работу вплоть до грошика. Энгельгардт ссужает крестьян хлебом с тем, чтобы они уплатили позднее его цену, да ещё некоторые обещают магарыч, то есть сверх возврата денег поработать бесплатно на помещика, скосить, например, десятину травы на сено. В этом случае помещик ведёт себя так же, как и кулак, которого за подобный магарыч осуждает.

Да он и сам не отрицает, что он не благотворитель, а ведёт капиталистическое хозяйство, ради прибыли. Ну, хороший пан, гуманный, но всё же пан. Так что горячей народной любви он вряд ли сыскал. Отсюда и ощущение неуютности при жизни его в деревне.

Но это только одна отрицательная сторона его деревенского быта. О другой стороне – произволе чиновников в отношении помещиков говорилось в предыдущей главе Только Энгельгардт ощущал этот гнёт в гораздо большей степени, чем другие помещики: ведь он был ссыльный государственный преступник, причём настолько опасный, что приговор ему вынес сам император. Во уж Энгельгардт согласился бы со словами поэта, если б они уже были тогда написаны:

Энгельгардт знал, что за ним установлен полицейский надзор, так и было написано в приговоре. Ну, надзирают – и ладно, лишь бы не навязчиво. Так дело и шло, как вдруг…

«Проявились где-то злонамеренные люди, опять пошла тревога: паспорты и билеты спрашивают, оглядывают каждого. В город нельзя без вида поехать, даже друг к другу в гости с билетами стали ездить, потому что без билета, того и смотри, в холодную попадешь. Впрочем, ловля злонамеренных людей пришлась по вкусу, так что начальству тут не то что требовать, а скорее сдерживать нужно было. Мужики думали, что злонамеренные люди, студенты то есть, восстают против царя за то, что он хочет дать мужику земли; помещики думали, что злонамеренные люди хотят отнять у них земли; попы – что они настаивают на уменьшении количества приходов, о точной поверке свечных сумм и разных иных, неприятных для поповских карманов новшествах; железнодорожные чиновники – что при столкновении поездов они-то и возбуждают протесты, рассматривают гнилые шпалы, что они хлопочут об уничтожении красных форменных фуражек, присвоенных начальникам станций. Словом, каждый спешил помочь начальству изловить их».

Словом, «когда появились злонамеренные люди, то развелось такое множество охотников писать доносы, что, я думаю, целые массы чиновников требовались, чтобы только успевать перечитывать все доносы. Все хотят выслужиться… Чуть мало-мальски писать умеет, сейчас доносы пишет. Совсем начальников загоняли, особенно к кому в стан попадёт подозрительный человек, который ни с кем не знается, в земстве не участвует, занимается каким-то хозяйством, клевер какой-то сеет, с мужиками никаких судебных дел не имеет. (А Энгельгардт именно и был таким.) Тут доносов и не обобраться.

Доносят, например, что к какому-то помещику тогда-то приходила толпа студентов. (А это были как раз те, что откликнулись на призыв Энгельгардта учиться крестьянскому труду и создавать «деревни интеллигентных мужиков».) Представьте себе, «толпа студентов» – ведь это что? Нельзя не сделать дознания. Едет начальник в деревню, подсылает для расспросов начальника пониже. Да, говорят мужики, были какие-то, к нему большой приезд, разный народ бывает, хозяйствовать учиться приезжают. Недавно вот один уехал, работать хотел, мужицкой работе научиться, не выдержал, кишку испортил и уехал. А кои и научатся, один был так ничего – до крестьянина куда, – а ничего, большую силу имел. Справляется начальник, расспрашивает и узнает, что действительно приходила целая толпа, что начальство одного учебного заведения прислало к помещику для обозрения хозяйства. Тьфу ты, черти! – бесится становой.