Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

У него было два часа, чтобы доехать до моего ассистента, забрать у него копию и доставить на станцию. Правда, на самом деле Франсуа не собирался приподнимать свою задницу, но мама выдернула его из кресла и заставила сесть за руль. Это был момент, когда невозможно притворяться и изображать аутистов. Сын нуждается в ее помощи, а она нуждается в помощи своего мужа. И он обязан это сделать для нее, которая стольким ради него пожертвовала.

Франсуа правильно понял ее месседж, и они выехали из Ла Гард-Френе в Вар, чтобы добраться до Морзина, где их ждал мой ассистент. Франсуа забрал бобины и направился в Авориаз, но жандармы уже перекрыли дорогу. Я стоял у входа на станцию в ожидании «Мерседеса», который все не приезжал. Мама начала паниковать. Если бы показ не состоялся, ей пришлось бы всю оставшуюся жизнь таскать на себе эту гору вины передо мной. У Франсуа было самое лучшее в мире оправдание, чтобы развернуться и отправиться домой. Он сделал попытку доехать, но жандармы помешали. Так что он был чист, как падающий снег.

Но мама оказалась права. Под этим панцирем, под тонной отработанного масла скрывался маленький мальчик, который тоже страдал. От отсутствия внимания. От отсутствия привязанности. Совсем как я. И чтобы не было больно, он запрятал свои страдания куда-то очень глубоко, пока не забыл о них. А забыв о своих, забыл и о чужих.

В этой ситуации старые раны открылись. Родители хотели, чтобы он стал инженером, а он мечтал о карьере гонщика. В тот момент он понял, что, спасая мою жизнь, он в каком-то смысле спасает и свою. Франсуа уболтал жандарма. Он сказал, что приехал проведать друзей в полукилометре отсюда, и тот в конце концов его пропустил.

Снег так и валил, а у Франсуа не было цепей на колесах. Вот теперь он мог показать, что он за чертов водитель.

Через тридцать минут я заметил фары, пронзавшие ночь. Я знал, что это он. За последние три часа по этой дороге не проехало ни одной машины, и только такой псих, как он, мог на это решиться. «Мерседес» остановился передо мной, и у меня на глаза навернулись слезы.

Теперь я знал, что мама и отчим меня немного любят, и что лучше любить вопреки всему, чем не любить вовсе.

– Ну ты достал со своим фильмом! – сказал Франсуа, прежде чем взять маму под ручку.

Я засмеялся и обнял обоих. Через несколько минут я был в зале, на ночном прогоне. Киномеханик собрал бобины, и мы просмотрели фильм целиком. Лаборатория отлично справилась со своей работой, и копия получилась великолепной.

После просмотра мы пропустили по стаканчику. В баре отеля все пытались угадать, кто получит приз. Нас даже не упоминали, потому что наш фильм никто еще не видел, ведь первый показ был намечен на следующий день. Мы слышали, как некоторые журналисты обсуждали фильм, даже его не видя:

– Никому не известный режиссер, который сделал научно-фантастический черно-белый фильм с бывшим комиком в главной роли? Брось! Я возвращаюсь в Париж!

Было похоже, что это конец, и меня охватила тоска.

В субботу в 10 утра зал был переполнен, и публика пребывала в хорошем настроении. Я видел, как вошли члены жюри: Жерар Ури, Мишель Морган, Клод Риш, а также Джордж Миллер, Жан-Жак Анно, Марта Келлер, Алан Дж. Пакула и Роберт де Ниро, председатель.

То есть я увидел, как мимо меня прошли «Большая прогулка», «Война за огонь», «Вся президентская рать», «Безумный Макс» и «Таксист». А еще до того, как я вошел в зал, мне свело живот.

Фильм начался, и оказалось, что звук слишком слабый. Заполненный людьми зал существенно поглощал звук, и настройка, сделанная накануне, не помогла. Я бросился в проекционную, чтобы поднять звук на три децибела.

Вернувшись, я остался стоять в углу, не в силах сесть, настолько был взволнован. Через пять минут несколько человек вышли из зала, и я проклял их взглядом, когда они проходили мимо. Но за ними встали и вышли еще несколько зрителей, потом еще. В течение пятнадцати минут более сорока человек вышли из зала, и поток этот не иссякал. Это было невыносимо, и у меня в животе начались спазмы, так что пришлось выйти из зала, поблевать в сугроб.

Я присоединился к Пьеру, который не захотел присутствовать на показе, так он психовал. Мы встретились в баре отеля, раздосадованные, уничтоженные. Способность Пьера собраться была лучше, чем у меня, и через полчаса он уже взял себя в руки. Мы сделали фильм, мы можем им гордиться, и это главное. Теперь мы сели в лужу, но в следующий раз будет лучше. The show must go on .

Я вяло выслушал его и достал листок бумаги. Мы начали считать расходы и долги. Лаборатория, «Транспалюкс», Бюро по сбору отчислений в фонд социального обеспечения и семейных пособий, НДС и другие прелести. Общий счет составил около четырех миллионов франков, или 700 тысяч евро. Ни у Пьера, ни у меня не было таких денег, и мы стали рассматривать вариант банкротства, не имея ни малейшего представления о том, как это делается.

После часа депрессивных разговоров и подсчетов мы решили все же поприсутствовать на показе. Но когда подошли к кинотеатру, сеанс был уже окончен, и зрители начали выходить из зала. Я заметил группку зрителей, которые что-то обсуждали, и подошел, чтобы послушать комментарии. Мне было несложно среди них затеряться, так как меня никто не знал. Один гей, громадного роста, со стрижкой как у грузчика, вопил, стоя в снегу:

– Фильм гениальный!

Я подошел ближе и спросил, о каком фильме речь.

– «Последняя битва». Это шедевр! – сказал он.

– Но… это я его снял! – глупо ответил я.

Немного помедлив, парень спросил мое имя, и я готов был показать ему паспорт. Тогда он снова принялся вопить:

– Фильм гениальный, и этот чувак гений!

Так Жан-Мишель Гравье, журналист с «Радио 7», стал моим первым официальным фанатом. Тут из зала вышел Жан Буиз. Он впервые посмотрел фильм, у него на лице сияла широкая улыбка, и он меня сердечно поздравил.

– Пойдем, с тобой кое-кто хочет познакомиться, – сказал он.

И подвел меня к актрисе Марте Келлер, которая поразила меня в фильме «Жизнь взаймы» Сидни Поллака, с Аль Пачино. Марта была прекрасна, как ясный день, и у нее была ангельская улыбка.

– Я не имею права с вами говорить, будучи членом жюри, но я нахожу ваш фильм потрясающим. Это восхитительно. Вы можете собой гордиться, – произнесла она со своим замечательным австрийским акцентом.

Я кивал, как завороженный, и изо всех сил сдерживался, чтобы не попросить автограф. Марта вернулась к своему жюри. Пьер тоже выслушал немало комплиментов. Наши взгляды встретились, и он широко улыбнулся, прежде чем заключить меня в свои объятия. Мы чуть не погибли, но смерть придет не сегодня.

Вместе с эйфорией возродилась надежда, однако единственный выход из наших финансовых затруднений заключался в том, чтобы оказаться среди лауреатов.