Татьяна Аксакова-Сиверс - Семейная хроника

Столь ретивая воспитательница кажется теперь явлением неправдоподобным, однако все это было, и я допускаю, что многие словесные формулировки того времени, по существу даже безобидные, могли вызывать внутренний протест и влиять на умонастроение людей моего поколения.

Итак, возвращаюсь к Калуге. Наиболее интересным событием зимы 1922–1923 годов было стало знакомство с Анной Ильиничной Толстой, старшей внучкой Льва Николаевича.

В один прекрасный день к нам на Нижнюю Садовую явилась высокая, плотная женщина (по ее сходству с Толстым я сразу поняла, кто она) и сказала: «Ну знаете, Татьяна Александровна, совершенно невозможно терпеть, чтобы мы с вами, живя в одном городе, не знали друг друга. Имеются все предпосылки к тому, чтобы мы были не только знакомы, но и гораздо больше!» С этих слов началась моя 32-летняя дружба с Анночкой, закончившаяся лишь недавно с ее смертью.

Непосредственным толчком для Анны Ильиничны послужило ее желание организовать (при моем участии) артель для производства и сбыта различных женских рукоделий (нечто вроде дореволюционных кустарных артелей земства). По словам Анны Ильиничны, совнархоз очень заинтересовался этим проектом и обещал поддержку.

Анна Ильинична обладала кипучей энергией, а тут ею двигала мысль дать калужским женщинам возможность приспособить к делу свои «золотые руки» и вместе с тем, путем внедрения хороших образцов, постепенно исправить их вкус. Последняя миссия возлагалась на меня, так как я со времени Строгановского училища сохранила тетради с зарисовками русских орнаментов и, кроме того, горела желанием вступить в борьбу с «винивьетками» на платьях и рыночными стенными ковриками, среди которых особенным успехом пользовался мохнатый пудель с пуговицами вместо глаз.

Воодушевленные такими широкими и благородными планами, мы с Анной Ильиничной пошли подыскивать помещение. Нам нужна была красивая витрина на главной магистрали города — Никитской улице. Первые шаги наши оказались неудачны. Как только мы, в сопровождении представителя горкомхоза, переступили порог одного долго пустовавшего торгового помещения, под нами обрушился пол и мы оказались лежащими в подвале (к счастью, не очень глубоком), откуда были с трудом вытащены нашим спутником (отделались синяками и ссадинами).

Несмотря на столь неудачное начало, нам все же удалось найти помещение в верхнем конце Никитской улицы — без красивой витрины, но с крепким полом. Над входной дверью мы поместили белую вывеску с голубыми полосками, посреди которой в овальном медальоне красовалась надпись «Кустари». По этому поводу мною немедленно были написаны стихи, начинавшиеся словами:

В артель, кроме Анны Ильиничны и меня, вошли Любовь Павловна Леонутова, калужская дама Римма Алексеевна Местергази, жившая на покое шляпочница от Лама-новой Зиночка и две портнихи-профессионалки.

Просуществовали мы очень недолго. Наш корабль разбился о подводный риф финотдела, который мы, по своей неопытности, не учли. По прошествии трех месяцев наша неокрепшая артель была столь жестоко обложена фининспектором, что мы не знали, как унести ноги. Совнархоз, обещавший взять нас под свое покровительство, ничем не помог; мы быстро сдали патент, закрыли лавочку и долго еще находились под страхом описи личного имущества.

Моя дружба с Анной Ильиничной тем временем крепла, и я с удовольствием согласилась поехать с ней на лошадях в Суходрев для приискания дачи Сереже Сухотину, тому самому, имя которого встречается в главе «Гимназические годы». Как сейчас помню яркий весенний день, таратайку, мягко катящуюся по еще не просохшей земле, и сидящую рядом со мной Анночку в синей мужской поддевке и черной, бархатной, похожей на скуфью, шапочке. Вот что она мне рассказала по дороге.

Как только разразилась революция, все Толстые устремились под охранительный кров Ясной Поляны. Среди «устремившихся» был и пасынок Татьяны Львовны Сергей Михайлович Сухотин. В ранней юности он был женат на известной пианистке Ирине Энери (Горяиновой), с двенадцати лет выступавшей на концертной эстраде в качестве вундеркинда, и имел от нее дочь Наташу. Через год Ирина Энери покинула семью и уехала за границу, Сухотин же в Ясной Поляне женился на совсем юной дочери Андрея Львовича Соне.

Далее произошло нечто неожиданное: вскоре после свадьбы Сухотина разбил паралич. В состоянии полного рамолисмента [97] Размягчение некоторых органов ( мед. ). он жил теперь на квартире матери Сони в одном из пречистенских переулков и требовал немалого ухода. И вот, чтобы дать своей тетке некоторую передышку, Анна Ильинична решила снять у знакомого мельника комнату, куда бы можно было перевезти Сухотина на лето. Наша поездка увенчалась успехом. Ан-ночка договорилась с мельником, и мы благополучно вернулись в Калугу.

Так как Сухотин больше не встретится на моем пути, я хочу, несколько нарушая хронологию, рассказать о его дальнейшей судьбе.

Когда теткам Анны Ильиничны — Татьяне Львовне и Ольге Константиновне стало совсем невмоготу, они написали в Париж Феликсу Юсупову, прося забрать своего приятеля и «сотрудника» (Сухотин вел машину с телом Распутина на острова, где тело спустили под лед). Юсупов ответил: «Давайте его сюда», и Толстые попросили одного из дипкурьеров (кажется, чехословацкого) довезти больного до Парижа. В Варшаве дипкурьер на час отлучился из вагона. Когда он вернулся, Сухотина в купе не оказалось. Поезд не ждал, и курьер поехал дальше. Сухотин тем временем отправился бродить по Варшаве и в конце концов упал на улице. Его подобрали, приняв за пьяного, потом разобрались, направили в больницу, полечили некоторое время и в состоянии улучшения доставили в Париж, где он все же вскоре умер.

Такова печальная судьба Сережи Сухотина, того самого, которого мартыновская англичанка называла «Sir Roger».

Я не собираюсь пересказывать всего того, что слышала от Анны Ильиничны о ее детстве и юности в Ясной Поляне; все, что касается семьи Толстых, хорошо известно по первоисточникам, но мне следует объяснить, почему Анночка оказалась в Калуге.

На Никольской улице много десятилетий стоял длинный, солидно построенный дом княжон Горчаковых (теток предпоследнего губернатора). Одна из них, Мария Сергеевна, уже будучи немолодой, вышла замуж за горчаковского управляющего, финна по национальности, господина Хольмберга, и имела двух сыновей. Старший из них, Николай Андреевич, будучи студентом Московского университета, женился на Анне Ильиничне Толстой.