Татьяна Аксакова-Сиверс - Семейная хроника

К семнадцати годам Маргарита окончила коммерческую школу в Варшаве, освоила там третий иностранный язык — польский, но была, по ее словам, «трудновоспитуемой дочкой». В сочетании с большой добротой и отзывчивостью, ей были свойственны самые сумасбродные поступки. Все это в полной мере проявилось, когда в 1940 году советские войска оккупировали Таллин и ей пришлось поступить на работу в какое-то лесотехническое учреждение. Там она встретила бухгалтера Карякина, человека лет на двадцать старше нее. Последний убедил ее в том, что если она не выйдет за него замуж, он или застрелится, или повесится. (Это был метод воздействия «Пожалей ты меня, дорогая, освети мою темную жизнь», который производит столь сильное впечатление на отзывчивые девичьи души!) Маргарита сбежала из дому и зарегистрировалась с Карякиным, который тут же увез ее в глубь Архангельской области. За беглянкой закрылся железный занавес, и родители, вскоре уехавшие в Стокгольм, двадцать лет ничего о ней не знали. Отец так и умер в неведении.

Не буду описывать все невзгоды, которые вскоре свалились на 18-летнюю беглянку. Скажу только, что Карякин пьянствовал, ревновал, держал взаперти, скрывая «буржуазное происхождение жены», могущее неблагоприятно отразиться на его служебном положении, и всячески подчеркивал ее «неполноценность». На протяжении четырех лет где-то около Архангельска на свет появились два мальчика — Миша и Витя. Их раннее детство совпало с периодом общего недоедания и постоянной нехватки денег в семье. Находясь в состоянии забитости, Маргарита погрузилась в какой-то анабиоз: прошлое казалось ей далеким сном, реальными были только повседневные заботы о поддержании какого-то жизненного уровня.

В конце 40-х годов Карякина перевели по службе и он получил место бухгалтера на домостроительном комбинате. Семейство переехало в Красную Поляну, но обстоятельства остались теми же. Для детей купили козу, и на рынке можно было видеть бедно одетую молодую женщину, продающую литр молока, чтобы купить хлеба. (Это я знаю со слов «старожилов».) В конце концов Карякин, продолжавший пить, был уволен и уехал в Кустанай, бросив семью на произвол судьбы. Тут Маргарита проснулась от своего оцепенения и при содействии дружески настроенной «общественности» (ее все любили!) поступила на работу. Очень быстро она дошла до должности бухгалтера и получила небольшую казенную квартиру. Мальчики росли и учились в школе.

В конце 50-х годов Маргарита решила съездить в Кустанай и оформить развод. На суде Карякин попробовал применить старые методы, рисовал картину ее буржуазного происхождения, но промахнулся, не учтя того, что все течет и все меняется. Судья его прервал и попросил «осветить» его собственное отношение к семье, после чего развод был оформлен и Маргарита приняла свою девичью фамилию.

Поездка в Кустанай и трепка нервов оказались излишними, так как Карякин вскоре умер, а в 1960 году в жизни Маргариты произошел крутой поворот. Пришло известие, что ее мать, узнав местонахождение беглянки, едет с туристической группой в Москву. Маргарита в сопровождении своей «краснополянской вольницы» (Миши и Вити) помчалась туда, и в гостинице «Метрополь» произошла трогательная встреча матери и дочери. Мальчики в восторге бегали по коридору гостиницы, ели мороженое и пили «газировку», а Маргарите все это казалось сказкой, продолжавшейся две недели.

Мария Антоновна одарила краснополянцев всем необходимым и уехала, наказав Маргарите вспомнить иностранные языки в предвидении дальнейших возможностей.

По прошествии двух лет она снова предприняла туристическую поездку, на этот раз по маршруту Ленинград — Таллин.

Когда Маргарита с мальчиками поехала встречать мать в Ленинградском порту, я дала ей записку к Михаилу Федоровичу Васильеву, все еще проживавшему на Мойке (Евгения Назарьевна умерла вскоре после снятия блокады), в которой просила оказать гостеприимство приезжим с реки Вятки. Он это любезно выполнил и, в качестве знатока, сопровождал всю компанию по достопримечательностям города.

Приехав в Таллин, Мария Антоновна, со свойственной ей широтой натуры, угощала появлявшихся из самых неожиданных мест старых знакомых завтраками и обедами, и настроение у всех было прекрасное. К числу лиц, посещавших ее дом двадцать пять лет назад, принадлежал также дирижер Сергей Александрович Прохоров, превратившийся за это время из студента консерватории в заслуженного артиста Эстонской ССР. Незадолго до встречи с Маргаритой он похоронил мать, к которой был очень привязан, и находился в состоянии моральной депрессии. В результате всего этого, когда Мария Антоновна и Маргарита разъехались по домам, Прохоров, уже подходивший к понятию «старого холостяка», появился в Красных Полянах. К моему большому удовлетворению, Маргарита и он решили соединить свои жизни и с этой целью отправились в ЗАГС. Отпраздновав это событие веселой рождественской елкой, Сергей Александрович увез жену и ее младшего сына Витю в Ленинград, где у него была двухкомнатная квартира в районе Черной Речки, в двух шагах от места дуэли Пушкина. (Все вышеописанное имело большое значение для моего переезда в Ленинград.)

К сожалению, в жизни редко что-либо проходит гладко. В данном случае осложнения возникли со стороны старшего сына Миши, который к тому времени уже окончил школу, работал на заводе, чувствовал себя взрослым и заявил, что в Ленинград не поедет. С одной стороны, тут могла быть ревность («мама была наша, а теперь она не наша!»), с другой — полное несоответствие характеров. Миша никак не принимал докторального тона и расчетливости Сергея Александровича, а тот считал его грубым юнцом.

Увидев, что назревает драма, грозящая всеобщему равновесию, я оказалась чем-то вроде deux ex machina из античной трагедии, предложив взять Мишу к себе в Вятские Поляны, чтобы он у меня готовился к экзаменам в Ижевский медицинский институт. Вся больница приняла деятельное участие в этом плане: хирурги приглашали его на операции, судмедэксперт Скочилов, бывший еще в некотором расцвете, — на вскрытия. Миша проникся интересом к медицине и осенью прекрасно сдал вступительные экзамены. В его студенческие годы наша связь с ним была самой тесной — он приезжал ко мне из Ижевска на праздники и привозил товарищей, чувствуя, что «хижина тети Тани» (так называлась моя квартира на территории больницы) — его дом. Между нами установилось столь ценимое мною веселое дружеское взаимопонимание, и, если за пять лет мне удалось передать ему кое-что из моего умственного и морального багажа, то он за это мне полностью отплатил своим прекрасным ко мне отношением.

В 1969 году Миша Сабсай (он принял фамилию матери) блестяще закончил институт и поступил в аспирантуру.