Владислав Крапивин - Однажды играли…

Продавщица явно мстила незнакомой покупательнице за ее “столичную” интеллигентность и красоту.

– Какая досада…

И я решился. Этакое мгновенное вдохновение:

– Зоя Корнеевна! Возьмите у меня взаймы! Три рубля!

Она глянула удивленно. С высоты роста. Наши глаза встретились. И тогда я запоздало сказал:

– Здрасте…

– Здравствуй… Но разве мы знакомы?

– Нет. Но про вас Тоська… Тося Мухина рассказывала, она рядом с вами живет. Когда вы позавчера подходили. Когда мы играли… Я там был, только вы меня, конечно, не помните.

– Да… не помню. Мне показалось, по правде говоря, что там все такие сорванцы…

Какая удача, что я был теперь не в обтрепанном костюме сорванца, а… весь такой образцовый!

Язык у меня был подвешен, я умел вести беседы со взрослыми (недаром же понравился парикмахерше Тане). С философской ноткой я заметил:

– Когда такая игра, все сорванцы…

– Да, игра ужасная… И такие слова…

Я “попал в струю”:

– Что поделаешь. Из песни слова не выкинешь. Это старинная игра, еще из крепостного права. Народная традиция.

Темина мама смотрела на меня с растущим благожелательным любопытством. И я понимал: ее радует, что среди здешних мальчишек не только шпана и опасные для Темы хулиганы, но и “вполне приличные дети”.

– У меня есть три рубля… – Я выгреб зеленую бумажку из-под мундштука и скомканных документов. – Вот, пожалуйста…

– Но… это неудобно. Брать взаймы у мальчика. И как я тебе верну?

– Очень просто! Я сейчас пойду играть на то же место. Или во двор, там рядом. А вы принесете… Или вашего Тему пришлите… – Последние слова я сказал небрежно, чтобы она не догадалась о моем тайном интересе.

– А вы там… не побьете его?

Я не стал бурно возмущаться и уверять ее в нашей благовоспитанности. Хватило ума отозваться сдержанно:

– Зачем же? Мы никого не трогаем.

– И никогда не деретесь?

– Деремся, если сильно поссоримся. Но это по-честному, один на один. И только если силы одинаковые… – Это была правда. И я добавил: – А чего же мы будем приставать к человеку ни с того, ни с сего? Он же… кажется не задиристый.

– Увы, ни в малейшей степени, – почему-то слегка опечалилась Темина мама.

Она взяла у меня деньги, купила у продавщицы (явно огорченной таким поворотом дела) пластинку, и мы пошли к улице Герцена.

– Интересно, что это за пластинка? – сказал я, чтобы поддержать светскую беседу.

– Это песня Петера. Вернее, танго… Есть такая кинокартина – “Петер”. С артисткой Франческой Гааль.

– Да, я знаю. Я смотрел.

Мы помолчали.

– Странная девушка эта продавщица, – проговорила Темина мама. – Откуда в ней такая недоброжелательность? И что с этой девушкой станет в пожилом возрасте…

– Сделается как старая графиня с тремя картами, – поддакнул я.

Темина мама опять изумленно глянула на меня из-под шляпы:

– Ты читал “Пиковую даму”?

Я сказал со скромным достоинством:

– Помилуйте, Зоя Корнеевна. Мне уже почти десять лет.

– Вот как… да, конечно… А мой Тема еще не читал. И вообще к Пушкину относится прохладно, как я ни стараюсь… Правда, ему пока что девять с небольшим… Зато он без ума от “Острова сокровищ”.

– От “Острова” все без ума, – согласился я.

Мы расстались на углу Герцена и Дзержинского, и я пошел в свой старый двор.

На крыльце большого дома сидели Толька Петров, Амирка Рашидов, Семка Левитин и Валерка Сизов. Воззрились на меня. Сейчас начнется!

Я опередил возможные насмешки:

– Ну, чё уставились! Я в лагерь собирался, велели в пионерской форме. Я уже совсем готовый был, а мне вдруг: “Мотай на фиг, нету для тебя путевки! Одна там начальница, размером с дирижабль… Кому-то сплавила, наверно, мою путевочку по знакомству… Зря только документы копил. Вот!.. – И я выдернул из кармана пачку излохмаченных бумажек.

Все это произвело впечатление. Ко мне отнеслись сочувственно.

– А зато у меня вот что есть! – добавил я гирьку на свои весы. И вытащил мундштук.

– Ух ты! Где раздобыл? – Валерка протянул руку. – Дай посмотреть!

– На… В пионерской комнате стырил, когда вожатая за характеристикой ходила.

– Вот она узнает, напишет тебе характеристику, – умудренно предупредил Семка.

– Ништяк…

М-да, послушала бы сейчас меня Зоя Корнеевна!

Все по очереди подудели в мундштук. Он издавал пукающие звуки. Толька Петров “пукал” дольше всех, потом опустил мундштук и удивился:

– Уй, гляньте-ка, кто к нам идет! Панамка…

От калитки нерешительно шел к крыльцу Тема.

Теперь он был не в клетчатом костюмчике, а попроще: в потертых вельветовых “шкериках”, в голубой полинялой матроске, в сандаликах на босу ногу. Но чистая панамка белела на нем по-прежнему. И это говорило о принадлежности мальчика к иному миру. У нас в панамках гуляли только дошкольники.

– Это ко мне! – поспешно и решительно сказал я. – Темчик, иди сюда! – Так у меня вышло: “Темчик”. И было это для него более подходящим, чем “Тема” и тем более “Темка”…

Темчик подошел. Глянул на всех светло-карими глазами. С робостью, конечно, однако без заискивания. Негромко, но отчетливо сказал, не опуская глаз. Всем:

– Здравствуйте.

– Привет, – буркнул Семка Левитин с иронической ноткой.

– Здравствуй, – сказал я. Остальные молчали.

– Он в большой ограде живет, – объяснил я, исполняя ритуал ввода новичка в наш круг. – Недавно приехал.

– Да знаем уж… – хмыкнул Амирка.

– По-моему, он девчатник, – заявил совершенно лишенный такта рыжий Толька. – Ты любишь за девками ухаживать, правильно я говорю?

– Вовсе нет! – сдержанно возмутился Темчик.

– Он на них и не глядит, – заступился я.

Темчик глянул на меня чуть виновато.

– Нет, я… гляжу иногда. Там, где я раньше жил, мы часто играли вместе, мальчики и девочки. Но это ведь не ухаживание…

Речь Темчика, более отчетливая и правильная, чем у нас (да еще с московским “аканьем”) – конечно же, не настраивала в его пользу. Но дразниться никто пока не стал. Миролюбивый Валерка Сизов спросил:

– Ты в Москве, что ли, жил?

– Да…

– А зачем вы сюда приехали?

– У нас папа… сюда направлен на работу. Не совсем сюда, но близко…

– А чё, в Москве все в панамках ходят? – спросил Амирка.

– Нет, конечно. Но у меня раньше случались солнечные удары, и мама говорит, чтобы я носил, когда жарко.

Над беззащитной искренностью смеяться нечестно, и Семка лениво проговорил:

– Рыжий, закройся.

И Толька, готовый было отпустить очередное ехидство, на время “закрылся”.

Темчик опять посмотрел на меня:

– Это ведь ты – Славик? Мама просила передать деньги. И сказать спасибо.

– Пожалуйста, – вздохнул я, ощущая, как нарастает неловкость. И взял трешку.

– Ух ты, новенькая, – сунулся Семка. – Хочешь, разменяю? Два рубля бумажками и рупь мелочью.