Мария Бутина - Тюремный дневник

Заказы разносили заключенные, работавшие в сервисе «кантин» – так в американских тюрьмах называют тюремную лавку, под строгим присмотром надзирателя – начальника магазина. Покупки распределяли по огромным полиэтиленовым мешкам для мусора с номером заключенного, которому предназначался заказ. Мешки сгружались в большую желтую телегу на колесиках, похожую на мусорные баки, которые я видела в гараже ФБР. Эту тележку ввозили в отделение, выдавали заключенному список его покупок, вываливали все содержимое пакета на пол камеры и по листочку сверяли с полученным де-факто. Именно тогда я впервые за три недели видела других женщин-заключенных. Разговаривать нам не разрешалось, так что мы тупо уставились друг на друга – они на местную печально известную знаменитость, русскую шпионку, а я на них – троих практически беззубых прозрачно-худых пожилых чернокожих женщин, бритых налысо, с большими добрыми глазами. Они смотрели на мои многочисленные дары, заказанные с воли, и было видно, что такого многообразия у них никогда не было. Мне было так жалко этих несчастных женщин, что я стала вести переговоры с моей мисс Синтией о возможности передачи им через «границу» – две железные двери и коридор-кишку между нашими отделениями – части моих вещей. Мне столько все равно было не нужно, а им бы это хоть как-то скрасило страшные дни в заключении. К сожалению, эти переговоры мне до успешного финала довести так и не удалось.

Однажды вечером перед ужином в отделении неожиданно появилась супервайзер.

– Собирайся, Бутина! – резко приказала мне начальница. – Идем в спортзал.

– Уже готова, – ответила я, подняв голову. Мисс Синтия была права. Хоть на улицу меня по-прежнему не выпускали, но прогуляться хотя бы по спортивному залу было большой удачей! Собираться мне было не нужно. Никаких особых приготовлений для похода в спортзал не требовалось. Я встала, надзиратель пропустила меня вперед, в коридоре надела на меня наручники, по рации сообщила, что лифты нужно освободить для транспортирования особо опасной заключенной за номером 364794. Дверь отделения щелкнула – пути были свободны, и мы пошли по пустынным коридорам тюрьмы, спустились на лифте на нижний этаж, и моя надзирательница огромным ключом открыла железную ржавую двухстворчатую дверь с надписью «Спортзал».

Не знаю, были ли у меня ожидания от того, что скрывается за словосочетанием «спортивный зал» применительно к американским тюрьмам, но то, что я увидела, когда мы вошли внутрь, врезалось в память на всю жизнь.

Вход в спортивный зал предваряла огромная серая рамка металлодетектора. С меня сняли наручники и приказали пройти через рамку, а за ней моему взору предстал огромный новый мир. После долгих дней в маленькой одиночной камере обычный тюремный спортзал, похожий на школьный, показался бесконечно большим величественным пространством. В тот день непрерывно ливший многие недели дождь перед самым закатом прекратился и появилось солнце. Его лучи сквозь узенькие окна под самым потолком спортивного зала залили все помещение ярким золотым светом. В зале никто не убирался, а потому, стоило нам с надзирательницей войти, пыль с пола взлетела в воздух, и я увидела, как каждая пылинка в лучах заката, словно маленькая фея, вспорхнула и закружилась в магическом танце.

– Я могу побегать? – робко спросила я у надзирательницы. Она кивнула. И я сделала шаг, потом еще шаг, ускорилась и побежала быстро-быстро сквозь блестящие хороводы пылинок-фей, обнимаемая лучами заходящего солнца. Это был, пожалуй, первый счастливый день в моем заключении. Я бежала по огромному кругу из сотни шагов, придерживая норовящие упасть тюремные штаны. Со стороны это, верно, выглядело очень забавно, но мне было совершенно все равно. Это был мой глоток свободы, который я с жадностью испила в течение предоставленных мне сорока пяти минут. Наконец, солнце скрылось за горизонтом, и волшебный бальный зал с танцующими пылинками снова превратился в серый грязный спортивный зал вашингтонской тюрьмы. Карета стала тыквой. Той ночью я снова и снова, закрывая глаза, возвращалась в сказочный зал, где кружились в магическом танце побеспокоенные моим вторжением пылинки.

– Бутина, на выход, – скомандовала однажды утром надзирательница. Словно по иронии, ее, громадную толстую темнокожую американку с длинными черными косами-дредами, звали офицер Литтл (в переводе на русский «маленькая»). Эта надзирательница меня очень не любила, с особым рвением соблюдая все установленные тюрьмой условия моего заключения от регулярных обысков с раздеванием и моего постоянного пребывания в холодной камере под присмотром до туго затянутых наручников, к которым она от себя добавляла еще и кандалы при доставке к адвокатам или в больничное крыло.

– Куда мы идем, офицер Литтл? – спросила я, не рассчитывая особо на ответ.

– Узнаешь, когда придем, – предсказуемо отрубила она.

Мне приказали встать лицом к колонне посередине общего зала, надзирательница заковала меня по рукам и ногам в железо. И, предварительно предупредив по рации, что сейчас будут транспортировать заключенную со статусом Protective Custody – статус, присваемый особо опасным для общества преступникам и мне, повела меня в неизвестном направлении по зачищенным от людей тюремным коридорам и лифтам.

Как оказалось, целью нашей «прогулки» было больничное крыло. Сперва меня оставили в кабинете гинеколога.

– Номер? – спросила молодая латиноамериканка в белом халате и очках в толстой оправе.

– 364794, мэм, – ответила я.

– У вас есть ВИЧ?

– Нет, мэм.

– Сифилис?

– Нет, мэм.

– Другие болезни, передающиеся половым путем?

– Нет, мэм.

– Сколько половых партнеров у вас было за последние полгода?

– Один, мэм.

Руки врача замерли над клавиатурой, она повернула ко мне голову и исподлобья поверх очков посмотрела на меня.

– Сколько, простите?

– Извините, наверное, это мой акцент, – смутившись сказала я. – Один.

– Вы – лесбиянка?

– Нет, мэм.

Задав еще пару вопросов о моем женском здоровье, с которым до помещения в ледяное тюремное царство у меня не было проблем, она позвала надзирательницу.

Следующий врач был окулист. Меня привели в темный кабинет с единственным светлым пятном на стене, на которой висела таблица с английскими буквами для проверки зрения. Я села в кресло, и доктор начала проверку моего зрения. Этот визит к врачу состоялся благодаря неустанным требованиям российских консулов, с которыми я поделилась наличием проблем со зрением. Обычным заключенным ждать такой возможности приходилось месяцами.

До заключения я носила ежедневно сменяемые линзы, которые в ту страшную ночь в обезьяннике просто смыла в унитаз, понимая, что оставлять их в глазах опасно. Мое собственное зрение было достаточным для нормальной жизни, но коррекция легкой близорукости все же добавляла краски. Лишившись линз, я сперва очень испугалась и с непривычки жила, как в легкой дымке, предметы вокруг потеряли четкие очертания, и надписи информационных объявлений в тюремных коридорах рассмотреть мне не удавалось. Меня поймет каждый, кто имеет проблемы со зрением. Это довольно страшное ощущение, когда тебя вдруг вырывают из привычной зоны комфорта, ты вдруг, например, разбиваешь очки или из-за небольшого конъюнктивита не можешь несколько дней надеть линзы, а тут еще все сплелось воедино: я в непривычной обстановке, в тюрьме, на минуточку, и еще вижу все, как будто открыла глаза в мутной воде.