Викентий Вересаев - Пушкин в жизни. Спутники Пушкина

После январского съезда 1821 г. Якушкин вошел в Северное тайное общество, ему было поручено завести Управу общества в Смоленской губернии. Но вся дальнейшая деятельность его ограничилась тем, что он принял в общество двух новых членов. В конце 1822 г. он женился на Анастасии Васильевне Шереметевой, дочери благочестивой старушки Н. Н. Шереметевой, бывшей впоследствии в близкой дружбе с Гоголем. Якушкин жил с женой очень уединенно в своем смоленском имении, занимался сельским хозяйством. В декабре 1825 г. приехал в Москву, в январе был арестован и отправлен в Петербург. Следователям уже было известно о его намерении в 1817 г. убить императора. Якушкин не стал этого отрицать, но назвать товарищей отказался, сказав, что дал честное слово никого не называть. Император Николай пришел в ярость:

– Что вы мне с вашим мерзким честным словом!

И приказал «заковать его так, чтобы он пошевелиться не мог». На дальнейших допросах Якушкин продолжал отказываться назвать сообщников, ссылаясь на данное слово. Но потом, когда для него выяснилось на допросах, что сообщники все равно суду известны, он назвал их и еще двоих – генерала Пасека, уже умершего, и П. Я. Чаадаева, бывшего за границей. Пошел еще на некоторые компромиссы, – например, заявил что уже четырнадцать лет не причащался, потому что не верит, а потом, в крепости, говел и причащался, к великому утешению следственной комиссии. «Тюрьма, железа и другого рода истязания, – сознается он, – произвели свое действие, они развратили меня». Показаниями своими он никому не повредил, сообщил только, что и без того было комиссии известно. И в общем, как мало кто из декабристов, держался на допросах с достоинством и сдержанностью. И обо всех грехах откровенно рассказал в своих воспоминаниях; опубликование подлинного следственного дела не прибавило к его признаниям ничего нового, – не то что следственные дела о многих других декабристах, раскрывшие прямо потрясающие картины предательства, покаяния и самых униженных падений о пощаде со стороны людей, по отношению к которым и мысль о чем-либо подобном не могла бы прийти в голову.

Единственное, в чем следственная комиссия смогла обвинить Якушкина, – это в намерении в 1817 г. покуситься на жизнь императора, в намерении, от которого он сам же отказался. За это преступление Якушкин был приговорен к двадцати годам каторги. Отбыл каторгу в Нерчинских рудниках. В 1835 г. был обращен на поселение. Возвратился в Россию по общей амнистии в 1856 г. Записки его являются ценнейшим материалом для истории декабрьского движения.

Генерал-губернатор Новороссийского края. Сын российского посла в Лондоне графа С. Р. Воронцова. Первую молодость провел в Англии, получил там блестящее образование. С 21-летнего возраста начинается его боевая служба – на Кавказе, в шведской войне, в наполеоновских кампаниях, в турецкой войне. В 1812 г. в Бородинской битве был ранен. Отправившись на излечение в свое имение, он пригласил туда же пятьдесят раненых офицеров и триста солдат, пользовавшихся у него заботливым уходом. По выздоровлении возвратился в строй, участвовал в битве под Лейпцигом, при Краоне блистательно выдержал сражение против самого Наполеона. В боях Воронцов отличался холодной и спокойной отвагой. Всегда впереди, хладнокровно отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Разделял с солдатами все лишения. С 1815 по 1818 г. командовал оккупационным корпусом, занимавшим Францию. Уходя с корпусом из Франции, он из собственных средств заплатил долги всех офицеров корпуса, более полутора миллионов рублей. Это порядочно расстроило его имущественные дела, он поправил их только в следующем году, женившись на графине Елизавете Ксавериевне Браницкой, принесшей ему огромное состояние.

В 1823 г. Воронцов был назначен новороссийским генерал-губернатором и полномочным наместником Бессарабской области. Он занимал в Одессе великолепный дворец, жил в роскоши и величии, которым позавидовал бы любой из мелких германских владетельных князей. У Воронцова во всем сказывалось его английское воспитание: в нем была «вся английская складка, и так же он сквозь зубы говорил», так же был сдержан и безукоризнен во внешних приемах, держался гордо, холодно и властительно, как знатнейший британский лорд. Наружность его поражала своим истинно барским изяществом. Высокий, худой; замечательно благородные черты, словно отточенные резцом, взгляд необыкновенно спокойный; на тонких, длинных губах вечно играла ласковая улыбка. Он почти никогда не выходил из себя, со всеми был сдержан, корректен и приветлив. Много позже, перед Крымской войной, на юге усиленно выслеживали и ловили лиц, подозреваемых в шпионаже для иностранных держав. Однажды на приеме Воронцову бросился в ноги молодой татарин с пересохшими, синими губами, с лицом, искаженным от ужаса. Воронцов отступил.

– Мм… мм… Что такое, мой любезный? Да успокойтесь! Встаньте. Что такое? В чем дело?

Улыбаясь, протянул ему руку и заставил встать. Татарин, дрожа и задыхаясь, объяснил, что его подозревают в шпионаже. Воронцов улыбнулся еще приветливее, просил его успокоиться, сказал, что сейчас же велит навести справки и уверен, что все выяснится к лучшему. В кабинете дежурный адъютант спросил Воронцова, как он прикажет поступить с татарином.

– А, этот татарин… – улыбнулся Воронцов. – Он, по докладам, очень вредный шпион… Повесить!

Воронцов тонко умел ладить с высшими, был ненасытно тщеславен, противоречия не терпел, любил лесть, был мстителен и злопамятен. При этом чем ненавистнее был ему человек, тем приветливее он с ним обходился, чем глубже копал для него яму, тем дружелюбнее жал ему руку. Тонко рассчитанный удар падал на голову жертвы в тот момент, когда она менее всего его ожидала. В средствах к достижению цели Воронцов не стеснялся, не останавливался перед самыми низменными интригами и прямой ложью. В работе был неутомим и очень методичен, часы работы, еды, отдыха были точно определены и никогда не изменялись.

Пушкин был переведен из Кишинева в Одессу хлопотами А. И. Тургенева. «Я два раза говорил Воронцову, – писал Тургенев Вяземскому, – истолковал ему Пушкина и что нужно для его спасения. Кажется, это пойдет на лад. Меценат, климат, море, исторические воспоминания – все есть; за талантом дело не станет, лишь бы не захлебнулся… Воронцов берет Пушкина к себе от Инзова и будет употреблять, чтобы спасти его нравственность, а таланту даст досуг и силу развиться». В июле 1823 г. Пушкин переехал в Одессу. Воронцов принял его очень ласково. Пушкин был определен номинально на службу в канцелярию Воронцова, но службы, конечно, никакой не нес, как и у Инзова. Ни по мелкому чину, ни по месту, занимаемому на службе, ни по ссыльному своему положению Пушкин не мог претендовать на личное знакомство с Воронцовым. Однако Воронцов, подготовленный рекомендациями петербургских друзей Пушкина, любезно принял его в круг своих знакомых, представил жене, и вскоре Пушкин стал членом интимного кружка, группировавшегося вокруг графини. Большая зала Воронцовых, в обычное время пустая, разделяла две большие комнаты и два общества. Одно, в бильярдной, состояло больше из сослуживцев и подчиненных Воронцова, – тут присутствовал граф. Другое, избранное общество, собиралось в гостиной у графини; тут всегда можно было найти Ал. Раевского, Марини, Брунова, О. С. Нарышкину, В. А. Башмакову; тут присутствовал и Пушкин. В столовой к обеду сходились все вместе.